Я знаю, что с этим странно вкатываться после двухгодичного почти что отсутствия, но я не могу.
Потому что только в этом дневнике меня могут прочесть люди, которые поймут многоуровневую шутку про новых (уже не совсем, но) спутников Доктора: "Они опять убили Фиби Яз!".
Понятно, что у Чибнелла пока не наблюдалось синдрома множественных смертей (Рори, Эми, Клары, Ашилдир, нужное подчеркнуть), но те, кто хотя бы немножко в курсе фильмографии Мандип Гил и в частности, её каторги в сериале "Холлиокс", поймут.
А сама Мандип чудная, мне она ещё там нравилась.

Бонус: Мой громовой АААА ДОЖДАЛИСЬ после пятой серии. К которой я сожрала спойлер из предложки в статьях Гугла, просто оцените мою удачливость и никогда не покупайте со мной лотерейные билетики, но это уже совсем другая история.

@темы: Доктор, меня вылечат?, Jack "Hello There" Harkness, невероятной любви пост, Hollyoaks или пресвятые дубы, something blue

---

Алиса, они опять пробили дно

Свуны - они как беда. Нападают из-за угла и редко приходят одни.
Давным-давно читала я Кассандру Клэр про "Орудия смерти" и "Адские механизмы". Миленько, симпатично, но не более того.
И уж конечно, я ничего не ожидала от сериала Shadowhunters, особенно после рецензии подруги, фанатки книжной серии, что, мол, она две серии выдержала и всё. Ну так и вышло, в общем-то, от первой серии я тоже почти плевалась, потому что стоит бригада брёвен, с разной степень активности шевелит листочками и веточками, и с разной степенью успешности и страательности начитывает друг другу текст. Главное брёвнышко - главная героиня, любовь всей ейной жизни соответствует ей во всём, кроме огранки пресса, у него получше будет, хотя у второго главгероя пресс и вовсе загляденье, им он играет лучше, чем лицом. И так бы и остался сей медапродукт сопровождением для вышивки и прочего времяпрепровождения, не обязывающего смотреть в экран, и можно было бы долго и со вкусом издеваться над его недостатками, если бы не одно "но".

А вот и оно.



Знакомьтесь, Магнус Бейн, верховный маг Бруклина, красавец, плейбой, и совершенно не филантроп. Версия Гарри Шума-младшего (который из Glee). Да, персонаж мне и в книге нравился, хороший такой, противоречивый, с драмой и сарказмом, всё как я люблю. Немного ассоциируется с Джеком Харкнессом даже (не в обиду капитану, он вне конкуренции). Фильм я в своё время смотреть не могла (теперь уже посмотрела, конечно, угу), но там Магнуса было примерно полторы минуты, и то если упоминание фамилии в титрах считать.А здесь... А здесь это фейерверк. Праздник души и именины сердца. Рассвет над Фудзиямой ясным зимним утром. Он прекрасен весь - от кончиков наманикюренных ногтей и идеальной подводки на глазах до полутора тонн побрякушек и каффа на ухе (ах, мужчина с серьгой в хряще уха -- это мой личный кинк). И до манер. Вроде бы и переигрывает местами, но как же ему это идёт!



В общем, получил Магнус не только Алека, который был его challenge, но и меня на сдачу. Он даже не стучался в моё сердце, и даже не выламывал дверь с ноги. Он просто походя её испепелил.



Последний раз такую неловкость за собственный свун я испытывала при просмотре британского мыла Hollyoaks ака "Пресвятые Дубы": там был примерно тот же уровень сценарного мастерства, режиссуры и актёрской игры, хотя местами стреляли и они. Но в оправдание сериала хочу сказать, что очень плохо было только в первом сезоне. К середине второго сценаристы просто-таки разошлись, а актёры прямо-таки экстренно обучились играть. Не блестяще, но хоть как-то. И смотреть стало интересно не только на Магнуса.



А теперь я дошла до такой степени фандомного отчаяния, что бегаю по форумным игрушкам, флаймерам и прочей дребедени такого рода с криками "поговорите со мной, хоть кто-нибудь, поиграйте со мной, давайте напишем что-нибудь вместе", потому что душа горит так, как не помню когда в последний раз. Аудитория у сериала примерно от 14 до 20, уровень общения - "фикбук сияющий", но я всё равно цепляюсь даже за это. Можете представить себе глубину разверзшейся бездны и то, с какой скоростью уходит на глубину мой корабль.
В голове прыгают сюжеты, развесистые и раскидистые. Все песни про ОТП и персонажа.
Я даже не прошу сочувствия. Я прошу соболезнований. И отойдите подальше, чтобы радугой не зацепило.

@темы: Доктор, меня вылечат?, отпустите меня в кобелятню, in Soviet Russia series are watching you, свуны мои тяжкие, Shadowhunters, Mortal Instruments, Сумеречные охотники, Магнус Бейн

---

Догоняем ФБ: про Тесея

Мне хотелось, чтобы этот текст стал началом прекрасной дружбы какого-нибудь миди, потому что мне интересен такой взгляд на Тесея. Но не сложилось, во всяком случае, пока. Поэтому было выложено в виде character study.

Название: Везунчик
Бета:  Finfleur
Размер: мини (1036 слов)
Пейринг/Персонажи: Тесей Скамандер, упоминаются Ньют Скамандер и Персиваль Грейвз
Категория: джен
Жанр: character study
Рейтинг: G
Краткое содержание: Мне не хотелось ни быть лидером, ни идти по чьим-то стопам, но приходилось кивать.
Примечание: 1. POV - текст от первого лица. 2. ООС персонажа, IC которого пока никто не видел. 3. Неканонический Тесей.
Размещение: только после деанона, с разрешения автора.
Читать:

Вам когда-нибудь приходилось чувствовать себя так, словно вы выпадаете из общей картины? Словно наблюдаете за собой со стороны? Вот это – мой мир. На самом деле я человек застенчивый. Серьёзно. По сравнению со мной Ньют – душа компании. Просто маскируюсь успешно, так с детства повелось: у тебя младший брат, он стеснительный, тебе надо за ним присматривать, помогать ему осваиваться. Так и пошло: я помогал ему осваиваться, а поскольку сам всегда страшно стеснялся, то мне приходилось говорить громче, вести себя наглее, словом, привлекать к себе внимание. Почему-то у меня получалось, совершенно не понимаю как. Иногда удавалось вставить удачную шутку, так, что все потом ещё четверть часа покатывались со смеху. Иногда выходило иначе – неудачно сказанное в момент полной тишины слово, неловкое молчание после. Но это забывалось. Иногда неожиданно для себя я предлагал какую-то идею, идиотскую вроде бы, но её подхватывали. Я не старался, всё получалось само, по наитию. На самом деле я этого не очень хотел, но отчего-то постоянно оказывался в центре внимания. Зато Ньют радовался, ему как раз лишнее внимание мешало. Он прекрасно обходился без людей. Я, кстати, тоже. Просто Ньюту это разрешали.

Ньюту вообще многое разрешали. Оно и понятно. С пяти лет было ясно, что его интересует только одно – животные. Неважно какие: докси, маггловские коты, магические книззлы, мамины гиппогрифы. И нельзя сказать, чтобы звери его не трогали, – он вечно ходил исцарапанный чьими-то когтями и с синяками от гиппогрифовых клювов. Мама пыталась запретить ему заходить к гиппогрифам, и это был первый и последний раз на моей памяти, когда Ньют закатил истерику – по всем правилам, с рёвом, слезами и даже разбитой чашкой. Испугались все, включая папу и прабабушкин портрет. Так что Ньют и гиппогрифы сделались неразлучны, и всем было понятно, что парню светит Хаффлпафф или Рейвенкло и последующая карьера где-нибудь в отделе по надзору за магическими существами.

Это со мной всё было не так. У мамы были гиппогрифы и зельеварение, у папы – работа в аврорате, у Ньюта – все животные мира. А про меня говорили: “Конечно, Гриффиндор, мальчик – прирождённый лидер. Потом наверняка пойдёт по отцовским стопам”. Я просто кивал. Мне не хотелось ни быть лидером, ни идти по чьим-то стопам, но приходилось кивать. Распределяющей шляпе я тоже кивнул, хотя, по-моему, она колебалась: я слышал и “Хаффлпафф”, и даже “Слизерин”. На мгновение мне захотелось оказаться на Слизерине, просто чтобы посмотреть на лица знакомых после распределения. Но Шляпа, как оказалось, думала так же, как и остальные. Гриффиндор.

Учиться мне было легко, я ничего толком не знал, но помогало то же самое чутьё: я умудрялся отвечать на самые заковыристые вопросы, почему-то производя впечатление жутко умного и страшно начитанного. Это я-то, человек, прочитавший десяток книг там и дюжину тут из праздного интереса и нахватавшийся по верхам умных слов. Я ни в чём не разбирался, но получалось, что все считали иначе. Письма из Хогвартса дома читали всегда одинаково: папа просматривал мой табель по диагонали и откладывал со словами “У Тесея всё, как всегда, прекрасно”, а вот табель Ньюта разбирали вдоль и поперёк, выясняли, почему в этом семестре он провалил зельеварение, хотя в предыдущем у него с ним всё наладилось. Мне было так обидно, что мне не уделяют внимания, что на пятом курсе я решил специально забросить учёбу. У меня не вышло. Я почти ничего не учил, но моя проклятая интуиция опять выдавала за меня правильный ответ. А если я всё-таки ошибался, профессора лишь качали головами, приговаривая: “Вы рассеяны сегодня, мистер Скамандер, будьте повнимательнее”. Никто не заметил, что я учусь хуже.

Никто не заметил, что я не гожусь для работы в Министерстве. Блестящий мистер Скамандер блестяще сдал СОВ и, конечно же, был сразу же зачислен в аврорат. Я не понимал, чем я занимаюсь, и говорил об этом открыто, но слышал в свой адрес только набившее оскомину: “Мистер Скамандер прекрасно справляется. – Ничего удивительного, он же прекрасно окончил Хогвартс, весь в отца”. Я действительно не завалил ни одного отчёта, натыкаясь на бóльшую часть ошибок по чистой случайности, а единственный крупный прокол на операции мне простили с ужаснувшей меня лёгкостью. Меня повысили через два года, хотя я по-прежнему не понимал толком, что я должен делать. Мне казалось – да что там, я был уверен, – что мои нынешние подчинённые разбираются в ведении операций куда лучше меня.

Ньют как раз поступил на работу в Министерство, когда началась война.

Наверное, то же самое проклятое чутьё поднимало меня в атаку, а привычка постоянно быть на виду, впереди всех и громче всех тащила вперёд. На самом деле мне было дико страшно, в триста раз страшнее, чем обычно, потому что за мной были живые люди, которые на меня рассчитывали. Поэтому я был в первых рядах. И, наверное, это же чутьё заставило меня броситься в образовавшийся прогал и вызвать в памяти ту самую, всеми профессорами позабытую версию Инкарцеро, спеленавшую сразу десяток вражеских магов, не сумевших от неожиданности его отразить. И то же чутьё выдернуло невесть откуда Обливиэйт, накрывший соседние отряды магглов.

Орден Мерлина мне хотелось зашвырнуть подальше. А ещё лучше – повесить на грудь любого из тех, кто шёл за мной. Моя награда была незаслуженной, как и всё в моей жизни.

По-настоящему удавалось мне только одно: не спускать глаз с Ньюта. Нарушения, недочёты, недоделки, постоянные стычки с браконьерами и чиновниками из-за удивительной способности брата плевать на любые законы, требования безопасности и здравый смысл, когда речь заходила о живых существах. Я совершал мелкие служебные проступки, я прятал одни документы и подкладывал другие, я укрывал у себя Парацельс знает каких существ. Каждый раз по сигналу тревоги на моих часах у меня на мгновение замирало сердце, потому что я знал: если опасность будет грозить животному, Ньют не остановится ни перед чем. Даже перед убийством. К счастью для всех, пока всё обходилось. Пока мне удавалось его прикрывать, но я знал, что когда-нибудь я что-то упущу. Мне не может везти вечно.

Поэтому, когда в мою дверь позвонили, я привычно успокоил бьющееся сердце и спустился вниз. Я даже не проверил Следящие чары – такой уж я бесшабашный аврор, надо же соответствовать репутации. И я просто отступил в сторону, пропуская в дверь человека, которого узнал сразу, хотя мы не виделись с самой войны. Персиваль постарел, осунулся, когда-то мягкие черты лица стали словно рублеными.

– Здравствуй, Тесей. – Он протянул руку для пожатия. – Нам надо поговорить о твоём брате. Дело серьёзное.

Сердце ухнуло вниз, в живот, и горячо забилось там.

Свою удачу я сейчас молил лишь об одном: чтобы со второго этажа не спустилось то самое серьёзное дело Ньюта. Криденс.

@темы: фандомные игрища, Фантастические зверушки, fanfiction

---

Какая ж ФБ без мистера Джерри Дэндриджа, или воплощаем первое правило фанфикера.
Отчего-то текстами с участием персонажей "Хорошо быть тихоней" меня не порадовала даже команда Young Adult, которой, по идее, было прямо-таки положено, так что пришлось самой. Кажется, это только первая часть, но поскольку от второй есть пока только драббл - не знаю Вообще текстом я одновременно довольна и недовольна, довольна - потому что получился более-менее канонный Патрик, недовольна - потому что концовке не достало мотивации в тексте. У меня в голове-то хватило, но так то в голове. Задание-то было про осла. Про упрямство и глупость, в том числе и из-за любви то бишь.
Спасибо сигарета Эзры Миллера за поддержку и дражайшей Finfleur - за неё же, плюс за бетинг в режиме укушенной за хвост кошки.

НАЗВАНИЕ: Sinnerman, where you gonna run to?
Бета: Finfleur
Задание: Осел
Размер: миди (5371 слово)
Пейринг/Персонажи: Джерри Дендридж/Патрик, фоном — Чарли, родители Патрика
Категория: слэш
Жанр: харт-комфорт c намёками на юмор и местами флафф
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: ООС, кроссовер «Ночь страха» (ремейк 2012 года) и «Хорошо быть тихоней» (книга и фильм).
Краткое содержание: Патрик пытается пережить самый сложный период в жизни. А с незнакомцем это оказывается сделать гораздо легче. Или сложнее?
Примечание/Предупреждения: все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, являются совершеннолетними, а некоторые и не по одному разу; действие происходит между 11 мая и 22 июня 1992 года.

плейлист

Патрик заметил его вечером, почти ночью: одинокий огонёк сигареты на другой стороны улицы, осветивший незнакомое лицо. Тёмные волосы, тёмные брови, тёмные, почти чёрные, глаза, в которых дьявольским огоньком плясал отблик от сигареты. Патрик скользнул оценивающим взглядом по окутанной сумерками фигуре: простая футболка, мешковатые джинсы, тяжёлые ботинки. Из интересного разве что массивный браслет, охватывающий запястье. Нет, не его типаж, на мускулистых работяг Патрик никогда не западал. Однако работяга смерил его таким же взглядом, даже не оценивающим — раздевающим. В другое время Патрику это бы польстило, но сейчас почему-то не вызвало ничего, кроме раздражения, причину которого он не мог понять. Может, потому, что взгляд был слишком пронизывающим: так не раздевают, а оценивают кусок мяса в супермаркете.

— Я знаю, что неотразим, но моя бальная карточка уже заполнена, — сказал Патрик как можно непринуждённее и отвёл взгляд.

Очень хотелось ускорить шаг, но это выглядело бы как позорное бегство от какого-то наглого разнорабочего, позволившего себе взглянуть на его высочество Патрика. Бегства он себе позволить не мог, хотя что-то внутри просто требовало бежать, причём без оглядки. Патрик даже вздрогнул, рефлекторно, и постарался замаскировать инстинктивную реакцию, поправив лямку рюкзака. Что с ним может случиться посреди улицы в родном городе, где даже при задёрнутых занавесках и выключенном свете за тобой наблюдает минимум десяток глаз?

— Неотразим как раз я.

Патрик обернулся на негромкий голос, но невольно отвлёкся, чтобы проследить взглядом за яркой вспышкой, отметившей путь отлетающего окурка. Когда же он снова взглянул туда, где стоял незнакомец, того уже не было на месте, словно он растворился в окружающих тенях.

Патрик пожал плечами, ещё раз прогоняя предательскую дрожь, пробежавшую от затылка вниз по спине, и продолжил путь. Подумаешь, мало ли мужиков провожало его взглядом на улице. Вообще-то да. Мало. Если уж на то пошло, то этот мужик был одним из немногих. Единственным, если учесть, что он совершенно не стеснялся смотреть на Патрика именно так. Как именно «так» Патрик пытался сообразить всю оставшуюся дорогу до дома. С одной стороны, от взгляда того мужика было неуютно до сих пор, аж в душ тянуло. С другой стороны, было в нём что-то, льстившее Патрику. Может, если бы дело было не посреди улицы и не посреди ночи, Патрик бы даже продолжил знакомство.

Дома, уже стоя под струями воды в душе, Патрик подумал, в каких выражениях мог бы рассказать об этом Брэду, но быстро оборвал себя. Брэду это уже давно не интересно, и Патрику не должно быть интересно, что об этом подумал бы Брэд. Может, приревновал бы. А скорее всего нет, хотя вот такие здоровые парни могли бы быть во вкусе Брэда. Хотя они никогда не обсуждали с Брэдом его вкус на парней, да и вкус Патрика они не обсуждали тоже. Потому что для них других не существовало, были только они вдвоём, окружающий мир словно пропадал — другие парни, другие девушки, Нэнси, девушка Брэда, — Брэд словно нарочно обходил любую тему, касавшуюся их отношений. Не упоминал о них, даже когда они были наедине. Как будто что-то мешало ему произнести это вслух, даже простое «мы» застревало у него в горле. Патрик старался не обращать внимания, сначала это получалось. Потом стало хуже.

Поток мыслей был нескончаем, как и вода в душе, и Патрик был даже благодарен матери, постучавшей в дверь ванной и вырвавшей его из раздумий. Однако последнее, о чём он подумал, ложась в постель, был странный взгляд мужика с сигаретой. Симпатичного, в целом, мужика.

— Ты уже придумал, с кем на выпускной пойдёшь?

Чарли думал только о выпускном. Не только о нём, конечно, но это читалось в его глазах. Здорово, что есть милый Чарли, который выслушает и поддержит. Молча, тихо, как умеет он один. Пожалуй, Чарли можно было рассказать о том случае. Но вряд ли Чарли понял бы правильно. Нет, конечно, он не осуждал Патрика после поездок в парк, где можно было снять парня для быстрого минета или перепихона, не осуждал его и во время визитов в клуб. Он был таким же, как всегда — тихим, молчаливым, понимающим. Как няня, пришедшая с ребёнком на детскую площадку и терпеливо ждущая, пока чадо наиграется. Или скорее даже как няня, пришедшая с ребёнком ко врачу и дожидающаяся, пока малыш получит свою дозу лечения и конфет. Ужасно это было, вот что. И вот это молчаливое понимание, смешанное с дозой страха — страха за него, Патрика! — заставляло слетать с катушек ещё сильнее, словно бы назло Чарли. Умом Патрик понимал, что это полный идиотизм, но не мог остановиться. И так же он не мог отказаться от общества Чарли, единственного, кто сейчас более-менее удерживал его в норме, и единственного, с кем он мог быть откровенным, даже откровеннее, чем с Сэм. Но в то же самое время Чарли-всепонимающий, Чарли-спасательный круг был просто невыносим. Настоящий друг. Наверное, из-за этого Патрик и продолжал его целовать каждый вечер, забрасывая домой после гулянок. Когда целуешься, обычно держишь глаза закрытыми.

— Конечно, — бросил Патрик в ответ на невинный на первый взгляд вопрос. — С тобой.

Поймав испуганный взгляд, Патрик расхохотался. Это уже вошло в привычку, хохотать по поводу и без, чем громче, тем лучше, сейчас это было особенно кстати. С каждым разом взрывы хохота давались всё легче. Когда хохочешь, можно сделать вид, что не слышишь чужих вопросов и не видишь чужих взглядов.

— Шут-ка. — Он ткнул Чарли кулаком в плечо. — С Элис пойду. Ей тоже особо не с кем. Будем парочкой одиночек, злобно перемывающей кости другим парочкам над чашей пунша.

По вечерам и чуть ли не до утра Чарли составлял ему компанию, но перерывы между сном и очередным забегом по клубам надо было чем-то заполнять. До возвращения в школу была ещё неделя, отстранили его после той драки в кафетерии по полной, хотя за отстранение Патрик был даже благодарен. Видеть Брэда ещё и в школе, рядом со всеми теми укромными местечками, которые принадлежали только им двоим — Патрик не был уверен, что он бы удержался. Или от слёз, или от очередной драки, на которую на этот раз он бы нарвался вполне осознанно.

Решение пришло в голову неожиданно, когда его блуждавший по комнате взгляд упал на доску, отвалившуюся от скворечника, сделанного на уроке труда. Или это был не скворечник… Но Патрик помнил, что работа руками — эх, как бы сейчас он пошутил на эту тему, только слушать некому, — так вот, работа руками его успокаивала. Так почему бы ей не заняться?

Сначала надо придумать, что именно сделать. В другое время даже и думать бы не пришлось — у Брэда всегда находилось место для дурацких штук, главное, чтобы дурацкие штуки не указывали на их дарителя. Патрик тряхнул головой, в очередной раз отгоняя мысли. Что-нибудь для Сэм? Полку для пластинок? Коробку для косметики? Нет, в коробке его работы никто косметику держать не станет, а пластинки Сэм ничему, вышедшему из его рук, не доверит. И вообще ничего не доверит ценнее мусора. Может, корзину для мусора? Взгляд упал на коробку от кассеты — сборник, который подарил ему Чарли, когда был его «Тайным Сантой». Точно. Чарли. Надо сделать что-нибудь для него. Он обрадуется, точно. И к тому же Патрик ему должен, он это чувствовал.

Что любит Чарли, кроме музыки? Читать. Значит, надо сделать ему полку для книг. Патрик оглядел комнату другим взглядом, но ничего, кроме той самой отвалившейся доски, на роль фрагмента будущей книжной полки не годилось. Тогда Патрик сообразил, что стоит поискать в гараже. Там же могли найтись и инструменты, без которых его порыву творца грозило бы преждевременное угасание. С машиной он возиться никогда не умел, но примерно знал, где у отца Сэм хранятся его, как он их называл, «игрушки для мальчиков».

После четверти часа в гараже, перемазавшись в масле и невесть откуда взявшейся чёрной жидкости — почему в гараже всегда находится что-то чёрное, мерзкое и не оттирающееся? — уронив себе на ногу ящик с мелкими железками и больно ударившись другой ногой о стеллаж, Патрик понял, что без помощи отчима ему не обойтись. Идти к нему не хотелось, не потому, что они были в плохих отношениях, наоборот, отчим был мировым чуваком, в другое время Патрик бы даже с ним покурил, наверное. Просто не хотелось сейчас лишний раз видеться с кем-то из семьи. Однако желание повозиться с досками, чтобы сделать что-нибудь для Чарли и увидеть потом его восторженную физиономию, оказалось сильнее. Ну и плюс отчим сам показался в дверях гаража, привлечённый грохотом. Те ящики, о которые Патрик ухитрился не убиться, он двигал не так чтоб бесшумно.

— Патрик?

— Привет. — Патрик улыбнулся как можно шире. — У нас есть инструменты? С деревом поработать?

— Патрик? Это ты? Ты не заболел? Зачем тебе инструменты по дереву?

— Хочу другу сделать подарок. На день рождения.

Врать Патрик не любил, но почему-то эта лишняя деталь про день рождения сорвалась с языка сама. Хотя до дня рождения Чарли было ещё больше полугода, как и до Рождества.

— У меня ты вряд ли что-нибудь найдёшь. Но можно у соседей поспрашивать. В дом напротив вроде как раз переехал парень, судя по виду его пикапа — инструменты у него водиться должны.

Потирая одну ушибленную ногу и немножко прихрамывая на вторую, Патрик отправился через дорогу, к дому соседа. Время было вечернее, но в чужую дверь постучать было ещё прилично. К тому же, когда на Патрика накатывало такое настроение, как сейчас, приличия были последним, что его волновало, так что через пару минут он уже барабанил в соседскую дверь. Окна были залеплены чем-то тёмным, так что понять, есть ли кто-то дома, было невозможно. Шагов за дверью тоже не было слышно, и Патрик уже развернулся было, чтобы уйти домой — ну, не судьба, так не судьба, — когда дверь открылась. Патрик глянул через плечо и так и замер вполоборота.

Тот самый мужик. С сигаретой. То есть сейчас без.

Но вот взгляд тот же самый — оценивающий, взвешивающий, пробирающий.

Мужик прислонился к косяку и ухмыльнулся. Это-то и вывело Патрика из состояния лёгкого ступора, которого он сам от себя совершенно не ожидал. Ну не первый же это мужик в его жизни, который пытается его… А вот что именно он пытался с Патриком сделать, Патрик определить затруднялся. Склеить? Вот так? В прямой видимости собственного дома?

— Привет, я ваш сосед. Из дома напротив. — Для верности Патрик даже махнул рукой за спину. — Хотел спросить — инструментов не найдётся?

— Гитары, что ли? — хмыкнул новый сосед.

— Нет, гитара у меня своя. — Патрик широко улыбнулся. — По дереву. Ну, ножовка там… Рубанок. Такое. Кстати, я Патрик.

— Джерри. — Сосед сверкнул зубами, словно в рекламе зубной пасты, и протянул руку.

Патрик пожал её, удивившись крепости рукопожатия. И ещё тому, как большой палец нового знакомого скользнул по тыльной стороне его ладони.

— А я по-прежнему неотразим, — сорвалось с языка раньше, чем Патрик успел этот самый язык прикусить.

— Да я вижу. — Джерри ещё раз блеснул идеальной улыбкой.

— Сложно не заметить, ага. — Патрика понесло. — А сюда вы переехали до того, как заметили меня на улице, или за мной следили?

— О, разумеется, следил. — Снова смешок, на этот раз сухой, без улыбки.

— Ну, тогда тебе повезло: добыча пришла сама. — Патрик откинул со лба упавшую чёлку, стараясь выглядеть как можно непринуждённее.

Несмотря на то, что слова из него лились, как всегда, рекой, а может, их было даже многовато для первого раза, в присутствии Джерри — что за имя? хотя Джеральд было бы ещё хуже, — он чувствовал одновременно свободу и скованность. А взгляд Джерри в ответ на его реплику сделался насмешливым, но не злобно насмешливым, а таким, как будто Патрик сморозил очаровательную глупость.

— Так какие инструменты тебе нужны?

— Может, я сам зайду и посмотрю? — Терять Патрику было уже нечего.

— Не думаю, что мы уже настолько близко знакомы, чтоб я приглашал тебя в дом, — ответил Джерри. — Сейчас я тебе вынесу что есть. Что ты собираешься делать?

— Полку. Для книг. В подарок другу.

— Другу или дружку? — Джерри бросил последнее уже поворачиваясь к Патрику спиной, совершенно равнодушным тоном, как будто иметь бойфренда было абсолютно нормально.

Именно поэтому Патрик запнулся, отвечая на вопрос.

— Д-другу.

Джерри словно растворился в темноте коридора. Удивительно, как темно было у него в доме; если бы не мурлыканье телевизора из гостиной, то можно было бы подумать, что дом совершенно заброшен и все блага цивилизации в нём отсутствуют за ненадобностью.

Появился Джерри так же незаметно, как и исчезал, но на этот раз Патрик был готов к его явлению.

— Ты прямо мастер ниндзя, — сообщил Патрик.

Кажется, ему удалось второй раз насмешить Джерри. Тот улыбнулся, протягивая Патрику ящик с инструментами.

— Я верну. Скоро. Постараюсь даже в целости и не измазанными в моей крови, — пообещал Патрик.

Джерри опять улыбнулся.

— Ничего. Даже если будут в крови, я отчищу.

То ли Патрику показалось, то ли Джерри действительно облизнул губы. Знак достаточно недвусмысленный, но Патрик решил, что даже по его меркам для первого знакомства более чем достаточно, учитывая, что знакомство проходит буквально под окнами его дома. Поэтому он неопределённо махнул рукой и скатился с соседского крыльца, чудом ухитрившись не выронить из ящика ни одного инструмента.

Отчим появился как раз тогда, когда Патрик с размахом распилил доску и даже ухитрился загнать в неё два гвоздя. На третьем гвозде он как раз и узнал, который час и почему не стоит продолжать насиловать инструменты — соседи услышат и могут привлечь к ответственности за издевательства над несчастными досками. Патрик отшутился, что доски совершеннолетние и им нравится, но отчим многозначительно постучал пальцем по запястью. Значит, уже можно было ехать за Чарли и катиться в парк. Или в клуб, Патрик пока не решил, но машину из гаража вывел, искоса поглядывая на дом соседа. Окна по-прежнему были занавешены, ни лучика света из-за них не пробивалось, только одиноко светил фонарь над крыльцом. Патрик пожал плечами и дал по газам.

Оставшиеся вечер и ночь он помнил плохо, кажется, Чарли просил его больше не пить, и кажется, Чарли даже сам сел за руль на обратном пути. И кажется, Патрик даже махнул ему рукой на соседский дом, сбивчиво рассказав про живущего там ниндзя с аллергией на свет. И кажется, ночью ему снилось что-то с участием Джерри. По крайней мере, проснулся Патрик с гудящей головой, желанием залезть под подушку, чтобы глаза не резало солнечными лучами, и ощущением ускользнувшего приятного сна. О том, чтобы продолжать сколачивать полочку для Чарли, речи не шло, Патрик не ручался за то, что сможет прямо войти в дверь гаража, не говоря уж о том, чтобы попасть молотком по предмету таких скромных размеров, как гвоздь.

День он прослонялся по дому: смотрел телик, ел хлопья, вернее, пытался есть, дремал на диване. Иногда, заходя на кухню, бросал взгляд через дорогу. Но нет, при свете дня дом Джерри выглядел ещё более заброшенным, чем ночью. Патрик даже хотел пойти и постучаться, но подумал, что если Джерри такой любитель ночного образа жизни, то он скорее всего отсыпается.

Вечером мама, вернувшись с работы, посмотрела на распростёршегося на диване Патрика и сказала:

— Утром тебе звонил твой друг. Чарли.

— Ага, — бездумно отмахнулся Патрик, продолжая пялиться в телевизор.

— Он за тебя волновался. — Мама поставила сумочку на кресло и развернулась к Патрику. — Он хороший мальчик.

— Мировой чувак, — отозвался Патрик.

— Патрик, милый, у тебя всё в порядке?

Мама присела на край дивана и попыталась потрогать лоб Патрика, но тот уклонился, мотнув головой.

— Ты ведь можешь со мной поговорить. Эта драка в школе, то, что ты пропадаешь по ночам… Ты знаешь, я тебе доверяю, и отчим тоже, но ты перестал говорить даже с Сэм.

— Я просто перегулял вчера, мам. Всё нормально. Я в норме. Чарли я перезвоню попозже.

В этот момент как раз и раздался стук в дверь. Патрик скатился с дивана и бросился в прихожую, хотя голова отозвалась на этот манёвр укоризненным звоном. На пороге стоял Джерри.

— Чувак, ты просто спаситель. Прости, что не приглашаю, мне срочно надо отсюда свалить. Прикроешь?

Джерри, до того невесть зачем сосредоточенно разглядывавший коридор, перевёл взгляд на Патрика, словно видел его впервые. И медленно кивнул.

— Мам, это наш сосед, ему нужна моя помощь, я ушёл! — крикнул Патрик, схватил с вешалки куртку, надеясь, что свою, а не отчима, перехватил Джерри за предплечье, разворачивая его спиной к своему дому, и хлопнул дверью.

Он оглянулся на Джерри только на середине улицы, сообразив, что почти тащит его за собой на буксире, так и не выпустив его руки. Выражение лица Джерри простому описанию не поддавалось. Это было недоумение, смешанное с совершенно неприкрытым интересом. Так смотрят на заговоривший тостер или на ребёнка, извлёкшего в уме квадратный корень.

— Оу. Извини, — сказал Патрик и выпустил чужой рукав.

— Да нет, мне даже интересно стало, куда ты меня так рьяно потащил.

— Не мечтай, не насиловать, — автоматически отозвался Патрик, даже не успев сообразить, с кем он шутит.

— Оригинальные представления о мечтах, — откликнулся Джерри.

И тут Патрик словно увидел себя со стороны: встрёпанный, в застиранной домашней футболке и растянутых на коленках джинсах, наверняка с опухшим от долгого сна и перепоя лицом, тянет взрослого мужика в сторону его дома. Однако насмешка в глазах Джерри была такой же, как в прошлый раз: оценивающей, саркастичной, но без издёвки. Джерри от души потешался над долбанутым подростком. Патрик остановился и поднял взгляд.

— Так и будем стоять? — спросил Джерри.

— Я вызывался тебе в чём-то помочь. Придётся тебе пустить меня в дом.

— И правда, придётся. Настырный ты человек.

— В последнем с тобой многие не согласились бы.

— Неужели? В том, что ты настырный?

— Неа. В том, что человек. В основном, по мнению большинства, я фрик, урод, ошибка природы, пидор… — Последнее слово Патрик выплюнул, как ядовитое.

Джерри усмехнулся.

— Ладно. Если ты так сильно хочешь попасть ко мне домой — твоё желание будет удовлетворено.

В доме Джерри всё было так, как запомнилось Патрику: темно и пусто. В гостиной перед телевизором стояла пара кресел, в отсветах от работающего экрана Патрик различил в кухне контуры стола и табуреток. Но ни тарелок на столе, ни разбросанных вещей, ничего, что делало бы комнату жилой. Стерильная пустота, как в гостиничном номере. По крайней мере, насколько удавалось разобрать в темноте.

— У тебя тут отличное место для вечеринок, — сказал Патрик, без спроса плюхаясь в одно из кресел. — Нечего бить, неоткуда падать, не обо что ударяться. Лёг на пол и лежи спокойно.

Джерри материализовался — иначе и не скажешь — на подлокотнике соседнего кресла с бутылкой пива в руках. На Патрика он смотрел задумчиво.

— Не знаешь, чем развлекать гостей? Могу подсказать. Им предлагают выпить, покурить… У тебя есть?

Джерри приподнял бровь и отхлебнул из бутылки.

— Тогда ты везунчик, потому что у тебя в гостях я! — торжественно произнёс Патрик и извлёк из кармана косяк.

Хороший, между прочим, косяк, сам забивал, а что помялся слегка, так на качество курева это не влияет. Взгляд Джерри сделался ещё задумчивее, словно он размышлял, выкинуть Патрика из дома через окно или через дверь. Поэтому Патрик принял предупредительные меры.

— Огоньку не найдётся? — как можно непринуждённее спросил он.

Джерри щёлкнул невесть откуда взявшейся у него в руке зажигалкой. Патрик затянулся и аккуратно подал раскуренный косяк хозяину дома, тот смерил взглядом сначала косяк, потом Патрика — причём взгляд Патрику был уже знаком, примерно такой же, как при первом их знакомстве, — и потом, словно что-то для себя решив, взял самокрутку и крепко затянулся. Патрик наконец обратил внимание на беззвучно работавший телик.

— О, «Их разыскивает Америка»? Тоже люблю это шоу. Только мне кажется, актёры иногда лажают, и настоящие серьёзные преступники не ведут себя как слезливые кретины.

— Ты даже себе не представляешь, — хмыкнул Джерри и вернул ему косяк.

Минут через десять такого обмена репликами Патрика вдруг накрыло: он сидит в комнате у мужика, которого еле знает, причём этот мужик явно… В общем, по мужикам. Но пока в его, Патрика, сторону поползновений не делал. Осознание было настолько мощным, что Патрик едва не вскочил с кресла, в котором он довольно уютно растёкся. С одной стороны, это было обидно. Значит, он не счёл Патрика привлекательным. С другой — Джерри был странным. Патрик не мог сформулировать, в чём именно, но странность из Джерри хлестала потоком, словно немного смещаясь в сторону представления о нормальности. Слишком пустой дом. Слишком откровенные заигрывания сначала и практически полный игнор в качестве продолжения. Слишком спокойное согласие на косяк. И полное, абсолютное отсутствие какого-либо стеснения по поводу выражения своих желаний.

И всё-таки Патрик выкарабкался из кресла и отдал Джерри честь, отсалютовав двумя пальцами.

— Спасибо за приём, это было грандиозно, но мне пора.

Джерри посмотрел на него искоса, даже не повернув головы в его сторону.

— Я… пошёл. Пока-пока.

Дверь Патрик закрыл за собой сам со смешанными чувствами. Джерри его даже не проводил, что было странно, но при этом ощущения, что он был нежеланным гостем, не осталось. Патрик тряхнул головой, сдул чёлку с глаз и нетвёрдым шагом пошёл к гаражу, однако вовремя свернул в сторону дома: нужно было позвонить Чарли. Надо было у Джерри попросить, но даже в нынешнем состоянии лёгкой эйфории Патрик понимал, что возвращаться к соседу сейчас после столь неоднозначного прощания было бы идиотизмом. Так что он аккуратно обошёл дом и просочился сквозь заднюю дверь на кухню, надеясь, что Сэм как обычно уволокла наверх трубку радиотелефона и что она не успела разрядить её окончательно.

Удача была на его стороне: трубка, хоть и издавала предсмертные писки, всё-таки дала дозвониться до Чарли, и тот выскочил из дома практически сразу же. А дальше — клуб, где в этот раз Патрик только пил, потом долгая поездка по ночному городу под музыку. «The Smiths» сегодня как-то особенно рвали душу, и Патрик опять не выдержал. Он опять заговорил. Даже не о Брэде. О другом. Обо всём на свете, и потом, конечно, опять о Брэде. Чарли слушал. Даже говорил о себе, о том, как ему было тяжело в лечебнице, хотя о ней он мало что помнил. Он хороший, Чарли. Даже слишком.

Именно поэтому Патрик ненавидел себя за то, что его прорывало, когда они с Чарли были вместе. Пока он выкладывал ему всё, что на душе, было легко. А потом, когда Чарли уходил домой, а Патрик оставался один на один с самим собой, становилось ещё паршивее, чем после самого гнусного пойла. Он давал себе зарок, что больше не будет плакаться Чарли в жилетку, но зарока хватало ровно до вечера. Словно Чарли был его личным, особым сортом дури. Специально скроенным для Патрика в виде взлохмаченного парня с вечно растерянным выражением лица и понимающей, словно извиняющейся за собственное существование улыбкой. И Патрик не выдерживал, потому что было слишком больно.

Вот и сейчас он сидел на кровати, раскачиваясь и пытаясь не завыть. Пока получалось. Оставалось только прятаться от матери, отчима и главное — от Сэм. Последнее было сложнее всего.

Проснувшись после обеда, когда дома ещё никого не было, Патрик с ожесточением взялся за полку. Он пилил, строгал, шлифовал, бил молотком, потом работал гвоздодёром, потом опять молотком. Загнал в ладони бездну заноз и ожесточённо выдёргивал их пинцетом, стащенным из их общей с Сэм ванной. Пытался пилить лобзиком, чтобы получился красивый завиток, но в итоге вышла невнятная загогулина. В конце концов Патрик швырнул рубанок в ящик, схватил ящик в руки и погнал через дорогу. Очнулся он уже тогда, когда успел настучать на соседской двери пару вмятин.

И когда из темноты на него глянули уже ставшие знакомыми тёмные глаза.

— Привет. Принёс. Вот. Спасибо.

Патрик грохнул ящик о порог, чудом не попав по ногам хозяину.

— Ты сегодня странно немногословен, — уронил Джерри.

— Угу, — буркнул Патрик и тоже шагнул через порог. Джерри приподнял брови.

— Я разве приглашал?

— А разве нет? — Патрик попробовал улыбнуться. — Там, в ящике, было пиво. Кажется. Если не разбилось.

Вместо того, чтобы нагнуться и проверить, Джерри втянул носом воздух — получилось шумно и немного забавно, на мгновение он стал похож на чихающего волка. О чём Патрик не замедлил ему сообщить. Не то чтоб Патрик когда-то видел чихающих волков…

— Пиво цело, — ответил Джерри.

А потом легко подхватил ящик, словно тот весил не больше банки пива, и исчез в сумраке, который был кухней. Поскольку входную дверь он не закрыл, Патрик счёл это приглашением.

— Слушай, а ты свет не зажигаешь, потому что лампочки перегорели или потому что за электричество платить жалко?

Это Патрик выдал после того, как ударился о плинтус мизинцем ноги. Прочувствовалось это даже через кроссовку, так что первая часть его тирады была менее цензурной, зато более вдохновенной. Реплика осталась без ответа, если не считать за ответ сунутую в руки открытую бутылку пива. После этого Джерри уселся в кресло перед телевизором, Патрик последовал его примеру. По телику шёл «Квантовый скачок», и это было бы даже прикольно, если бы не было ясно, что серия скоро закончится.

— А чем ты занимаешься? — спросил Патрик после того, как ухмыляющаяся физиономия Скотта Бакулы сменилась титрами, и тут же поднял руку с недопитой бутылкой. — Ой, ну да, да, я понял. Жрёшь людей, которые пристают к тебе с расспросами.

Джерри неожиданно засмеялся — громко, в голос, сверкая своими рекламными зубищами.

— Ну почему. Я всяких жру, — наконец ответил он и взглянул на Патрика с каким-то новым интересом.

— Тех, которые умеют отпускать великолепные шутки, оставляешь на десерт? — уточнил Патрик, маскируя вдруг пробежавший по спине непрошеный холодок глотком из бутылки.

— Тебя можно и оставить, — сказал Джерри, легко поднялся с кресла и хлопнул Патрика по плечу. — А теперь выметайся. У меня дела.

— Дела, дела. Ты хоть как-нибудь развлекаешься? Кроме телика с пивом? Не, я ничего против телика и пива не имею, но должно же быть разнообразие. Можешь ко мне зайти, у меня магнитофон есть. Завтра днём, например? А, забыл. Ты же днём спишь. Режим летучей мышки. И на самом деле ты Бэтмен, я угадал?

— Ты всегда так много болтаешь?

— Нет, только когда трезвый. Когда пьяный — обычно ещё больше. Ладно, ладно. Ухожу.

На улице Патрик задумался, что именно он нёс в гостях у Джерри. И почему, ведь на самом деле он выпил совсем немного, даже ни капли не захмелел. Но он решил, что подумает об этом завтра, как Скарлетт О’Хара, а сегодня можно «согнуть время»*. Пусть даже и в компании Чарли, сегодня он точно не будет распинаться о том, как он несчастен. И вообще не будет вспоминать о Брэде. Вон, он сделал для Чарли отличный подарок, осталось только навести лоск.

Лоск он навести не успел, потому что Чарли заехал за ним сам. И они поехали в парк, Чарли почему-то сам туда завернул. А в парке Патрик увидел Брэда. Со спины. С мужиком, который Брэду отсасывал. Патрик был стопроцентно уверен, что это был Брэд, такие вещи просто знаешь, чувствуешь сразу — затылком, кончиками пальцев, дыркой в груди.

Пустота. Она даже удивляла — Патрику не хотелось ни биться в истерике, ни лупить кулаком в стену, ни даже пить. Не хотелось ничего. Хотя кое-чего всё-таки хотелось: отвлечься и забыть, выкинуть из головы всю эту сцену, парк, Брэда и вообще всю свою жизнь за последний год. И всех людей. Не видеть никого из знакомых, которые знали бы, что с ним творится, и сочувствовали бы. А может, жалели. Жалость ему сейчас нужна была меньше всего. Отстранённо Патрик подумал, что, наверное, в таком состоянии люди и пилят себе вены тупой бритвой. Он задумчиво дотронулся до щеки и удивлённо посмотрел на мокрые пальцы: оказывается, всё это время он плакал, сам того не замечая.

Блуждая взглядом по ванной комнате, он наткнулся на забытый Сэм карандаш. Чёрный, подводка. Не слишком осознавая, что делает, он подвёл нижнее веко на левом глазу, потом на правом. Наклонил голову и подрисовал стрелки. Обвёл погуще. Потом ещё раз. А потом бросил карандаш, упёрся ладонями в раковину и приблизил лицо к зеркалу: на него смотрел безумец с тёмными, почти чёрными из-за сильно расширившихся зрачков глазами, обведёнными жирным тёмным контуром. Патрик криво усмехнулся отражению в зеркале:

— I’m just a sweet transvestite
From Transsexual, Transylvania**.

Да, сейчас он был идеальным Фрэнком-н-Фёртером. Одиночкой среди множества друзей и знакомых. Фриком и шутом. Но этим он всегда и гордился. Don’t dream it — be it***.

Он думал, что не заснёт, но страдалец из него вышел паршивый: кто бы мог подумать, что он даже не умеет нормально убиваться? Сон на этот раз ему снился очень странный: через окно на него смотрел Джерри, хотя спальня Патрика была на втором этаже. А потом он шагнул в комнату и встал над постелью, задумчиво глядя на лежащего Патрика. Патрик — во сне — прикрыл глаза, но когда открыл их снова, в комнате было пусто. И почему-то ему стало дико грустно. Он так и проснулся с ощущением непонятной утраты.

А вечером, приглаживая волосы перед зеркалом, он заметил вчерашний карандаш и улыбнулся ему, как старому знакомому. Через минуту он уже стучал в знакомую дверь — довольно тихо, по его меркам, кстати. И довольно недолго. Тоже по его меркам.

— Поставил бы ты себе звонок, что ли, а то непонятно, то ли ты не слышишь, то ли ты там умер, — сказал он появившемуся Джерри.

— А если, допустим, второе? — спросил Джерри.

— Тогда оживай, я сегодня планирую отвезти тебя развлечься. Клуб вместо телика — как ты на это смотришь? Клуб — это такое место, где темно, тебе понравится, ещё там музыка и люди. Такие двуногие существа, на меня похожи, только не такие красавцы, их много и некоторые с сиськами. Ну как? Звучит заманчиво?

— Если все такие, как ты…

Мысль Джерри не закончил, но крутанул на пальце ключи от машины. Патрик быстро оценил его внешний вид: джинсы, тёмная рубашка, расстёгнутая до середины груди, серебряная цепь с кулоном и всё тот же вечный браслет на запястье. На своём месте Патрик такого мужика с руками бы оторвал. Жалко, конечно, что чисто внешне Джерри совсем не в его вкусе.

— Думаешь, в твой клуб меня не пустят? — поинтересовался Джерри.

— Сойдёт. Будешь моей страшненькой подружкой, — улыбнулся Патрик.

Это был не тот клуб, в который Патрик ходил обычно, но и здесь можно было по-тихому снять кого-нибудь, главное было знать места, в которых тусоваться, и нужную кабинку в туалете. Девушек здесь тоже было много, и музыка приличная, так что можно было танцевать. Патрику было страшно интересно, будет ли Джерри танцевать. Он давно заметил странную особенность его движений, и только сейчас, наблюдая за тем, как его спутник идёт со стоянки к дверям клуба, понял, кого тот ему напоминает. Нила Армстронга на Луне. Джерри двигался так, будто ботинки тянули его вниз и мешали идти нормально. Патрик вдруг задумался, как бы Джерри шёл, будь он босиком.

В клубе Джерри практически сразу нырнул к бару, взял себе пиво и расположился у стены, непринуждённо облокотившись на шедшую по периметру стойку. Он лениво обозревал танцующих и сейчас походил на кота: полуприщуренные глаза, полуулыбка на губах и ощущение, что он в любой момент может сорваться с места.

— Я танцевать, а ты как хочешь, — сказал Патрик. — Надеюсь, не потеряешься и тебя тут не обидят. Будут обижать — зови меня.

Джерри качнул бутылкой. Многословный ответ, в его духе.

Сегодняшний диджей был похуже обычного, но танцевать было можно, если бы не группка из трёх парней, один из которых, самый младший, был Патрику смутно знаком. Может, пересекались где-то, может, ещё что... А. Точно. Школа. Кажется, один из тех, кому вломил Чарли. Патрик попробовал сдвинуться в сторону, чтобы не попадаться им на глаза, но парни вполне определённо направились к нему.

— Эй, ты! — крикнул, пытаясь заглушить музыку, тот, что помладше.

Патрик сделал вид, что не услышал. Но парни продолжали ввинчиваться в толпу. Как назло, Патрик оказался в самой гуще танцующих, в которой сложно было затеряться. А парни были уже совсем рядом.

— Эй, сучка, — сказал тот же парень. — Я к тебе обращаюсь.

Патрик напряг мышцы живота, готовясь получить удар, но парни вдруг уставились в толпу позади него. А сам Патрик почувствовал на плече тяжёлую руку.

— Он мой, — произнёс спокойный голос у него над ухом, негромкий, но почему-то легко различимый даже в грохоте музыки.

Наверное, это было «он со мной», но Патрику послышалось именно так. Парни вдруг словно съёжились и попятились. Патрик бросил короткий взгляд искоса, и ему показалось, что он увидел на лице Джерри оскал. Точно, показалось. В следующий момент Джерри взглянул на него со своей обычной ухмылкой.

— Страшненькая подружка, да?

И растворился в толпе. А Патрик пошёл к бару, чтобы взять пива — хотя бы Джерри, не себе. Уже у стойки ноги ему изменили, и он опустился на краешек стула, занятого девицей в красном мини-платье. Девица покосилась на него недовольно, но Патрик слабо улыбнулся, и та манерно пожала плечиком. Патрик сидел, обхватив стакан с пивом, и не мог двинуться с места. Это был не первый раз, когда ему угрожали. Но впервые он чувствовал себя таким слабым. И в то же время в животе было щекотно от незнакомого прежде ощущения.

Стакан у него из рук выдернули уверенно. Патрик обернулся, Джерри уже успел отпить четверть. Патрик прищурился.

— Слушай, ты где-то в кетчупе измазался…

Он машинально протянул руку и большим пальцем дотронулся до пятнышка в уголке губ Джерри. Хватка Джерри на его запястье, которую он почувствовал в ту же секунду, была железной. Но Джерри не разжимал пальцев, только отвёл его руку в сторону, улыбаясь. А Патрик по-идиотски улыбался ему в ответ. И ему было хо-ро-шо. Просто отлично.

А потом Джерри куда-то делся, и Патрик пошёл его искать, подгоняемый тем же самым чувством лёгкости, как будто он накурился и напился шипучки одновременно. Интуиция потащила его в закуток, который обычно использовался по тому же назначению, по которому используются в клубах любые укромные места. Знакомая спина, обтянутая тёмной рубашкой, почти сливалась с тенями. Патрик протянул руку, дотрагиваясь до плеча — и отшатнулся.

То, что глянуло на него, не было человеческим лицом. Это была жуткая маска, скроенная из тьмы и ряда острых длинных зубов. Патрик застыл, крик, как в кошмаре, замер в горле. А образина вдруг пошла рябью и собралась назад, в привычные черты. В голове у Патрика что-то словно щёлкнуло. Любовь к темноте. Сила. Плавные, кошачьи движения. Звериный оскал сегодня вечером. И кетчуп в уголке рта…

И рука на плече. И оценивающий, не скрывающий желания взгляд. И улыбка.

— Ты вампир, — сказал Патрик, удивляясь тому, как ровно и спокойно звучит его голос. — Ага. Ну, у всех свои недостатки.

И шагнул вперёд.

СНОСКИ:
* Аллюзия на арию Time Warp из Rocky Horror Show.
** Цитата из арии Фрэнка Фёртера "Sweet Transvestite" из Rocky Horror Show. Перевод: "Я просто милый трансвестит из Транссексуалии, что на Трансильвании"
*** Цитата из арии Don't dream it из Rocky Horror Show. Перевод: "Не мечтай об этом - просто будь".

@темы: AU-ау и тёмный лес, crossover and over, and over, фандомные игрища, fanfiction

---

ФБ: продолжаем нагонять, грейденс

Этот фик был написан в подарок на день рождения  Файмор и изначально замышлялся как кусок не дописанного ещё на тот момент макси "В чужой стихии". В итоге в макси до этого персонажи так и не добрались, а сиквел я так и не написала, да и вообще Криденс сделался чуть постарше и повзрослее, поэтому этот текстик с позволения именинницы я выложила отдельно на ту же ФБ.

Название: О пользе традиций
Размер: мини
Бета:  because im a lady
Пейринг/Персонажи: Персиваль Грейвз / Криденс Бэрбоун
Категория: слэш
Жанр: флафф
Краткое содержание:Первое совместное утро, удивившее Грейвза даже больше, чем первая совместная ночь.
Рейтинг: PG-13


Утреннее солнце было в этот день особенно ярким, потому что било Персивалю прямо в глаза из-за незадёрнутой занавески. Тяжёлую ткань он опустил небрежным движением руки и только после этого обернулся ко второй стороне постели. Там было пусто. Грейвз поджал губы и едва заметно вздохнул: не то чтобы он этого совсем не ожидал, но надеялся, что ошибся в расчётах. Возможно, прошлая ночь всё-таки вышла слишком бурной для юноши, хотя по меркам Персиваля, она была даже излишне целомудренной. Но определить, что слишком и не слишком для молодого человека с уникальным спартански-монашеским воспитанием, было не под силу даже богатому опыту. Хотя вариант с побегом в число возможных опций входил.

Грейвз зажмурился, потёр лицо ладонями и собрался было встать, но его слух уловил звон, который означал открытие входной двери. После этого Грейвз услышал шаги — слишком громкие для незваного гостя. Поэтому вылезать из кровати он передумал и засунул руку под подушку, где всегда лежала палочка. Ожидание затянулось минут на десять-пятнадцать, Грейвз даже успел задремать, когда дверь в комнату открылась и в спальню тихо вошёл Криденс. Грейвз чуть приоткрыл веки, чтобы различать происходящее через ресницы, но увиденное поразило его настолько, что глаза распахнулись прежде, чем он успел предпринять что-то иное.

Криденс, робко улыбаясь, стоял перед кроватью с подносом в руках — где он откопал его в доме, Грейвз даже и предположить не мог. На подносе стояли две дымящиеся чашки и явно лежало что-то ещё, из его положения не просматривавшееся.

Дома Грейвз не завтракал уже лет… много. Примерно с той поры, как уехал учиться в Ильверморни, по возвращении откуда утренний приём пищи плавно переместился в Конгресс, куда отчаянно просыпавший все будильники Грейвз каждое утро аппарировал, держа палочку в зубах и завязывая галстук в процессе. Поэтому явление чуда с подносом удивило его до состояния потери дара речи, чего с Персивалем не случалось, пожалуй, как раз со времён последнего домашнего завтрака.

Криденс, разумеется, расшифровал выражение его лица по-своему, и, разумеется, в негативную сторону.

— Я у вас дома ничего не нашёл, поэтому сбегал в ближайшую булочную. Не знал, какие бейглы вы любите, так что взял всех по одному, — затараторил Криденс, отчаянно краснея.

— Во-первых, ты ещё меня «сэр» назови, и до конца дня будешь ходить под Силенцио и тренировать невербальные заклятия, — Грейвз с удовлетворением отметил, что на лицо юноши возвращается прежняя улыбка. — Во-вторых, ты как в дом вошёл? Внутри-то следящие заклятия на тебя не реагируют, но вот снаружи открыть…

— Я взял у вас… у тебя ключ, а последовательность знаков я ещё в первые два раза запомнил. Я что-то сделал не так?

Последовательность знаков. В сложнейшем заклинании, через ткань которого, по идее, не поднимая на уши всю защиту дома, мог пройти только его создатель.

— Всё так. Иди сюда, уникальный ты мой.

Робкая улыбка Криденса сделалась шальной, как у мальчишки, понявшего, что его проделка удалась и ему ничего за это не будет. Он сделал шаг к кровати и завертел головой, сообразив, что поднос ему ставить некуда. Грейвз фыркнул, трансфигурировал подносу четыре ножки, дождался, пока Криденс приладит его и потянул юношу к себе. Однако Криденс оказал неожиданное сопротивление:

— Я не могу! Я с улицы! Я пыльный!

— С улицы! Пыльный! — передразнил Грейвз и щёлкнул пальцами.

Присутствие Криденса определённо дурно сказывалось на характере господина начальника департамента магбезопасности: его начинало тянуть на совершенно детскую показуху и неуместные дурачества. По первому щелчку на Криденсе распахнулся пиджак, по второму — начал развязываться шейный платок. Криденс хихикнул и вдруг тоже щёлкнул пальцами — и платок вновь завязался. Грейвз удивлённо приподнял брови и уважительно кивнул, а потом скрестил перед собой пальцы обеих рук и резко развёл в стороны. Пуговицы с рубашки и пиджака Криденса брызнули в стороны, не успевая за расходящимися полами, Криденс радостно засмеялся и повторил движение Грейвза, но по его жесту с кровати слетело одеяло. Вместе со стоявшим на нём подносом. Криденс охнул, прослеживая путь подноса и теперь уже явно бывшего завтрака, и испуганно прикрыл рот ладонью. Грейвз, оставшийся на кровати в чём мать родила, перевёл взгляд с застывшего Криденса на разбросанные по полу бейглы и чудом не разбившиеся чашки, сцепил пальцы рук на затылке и, откинувшись на подушки, от всей души расхохотался. Криденс посмотрел на него непонимающе, но Персиваль смеялся так заразительно, что тот, не выдержав, присоединился. Отсмеявшись, Грейвз поманил его к себе. На этот раз Криденс не стал возражать и прилёг рядом, как был, в расхристанной рубашке и полурасстёгнутых брюках, пуговицы на которых тоже не выдержали атаки Грейвза. Грейвз обнял Криденса одной рукой, уткнулся ему в макушку губами, а другой, не глядя, убрал следы несостоявшейся трапезы.Криденс завозился, устраиваясь поудобнее, и наконец развернулся, положив подбородок Грейвзу на грудь.

— Завтрак… — виновато протянул он.

Грейвз провёл по отросшей кудрявой шевелюре, отвёл за ухо непослушную прядь и нежно, почти целомудренно коснулся губами лба.

— За четыре десятка лет моей сознательной жизни ты первый, кто умудрился притащить мне завтрак в постель. Уже впечатляет.

— Ну, я читал… что так делают, — Криденс закусил губу.

— Зная тебя, — улыбнулся Грейвз, — уверен, что первая неудачная попытка тебя не остановит.

Криденс лукаво улыбнулся уголком рта.

— А какие бейглы ты любишь?

@темы: фандомные игрища, Фантастические зверушки, fanfiction

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Как я провёл этим зимой

Ну вот примерно так:

Заработала целую именную ачивку. На самом деле я думала, дадут "рыбу-дебила", то есть "рамору-дебила", но оказалось, что я что-то всё таки доделала на челлендж, внезапно переквалифицировавшись в управдомы из райтеров в крафтеры. Не, порайтить тоже порайтила, но ооочень мало и совсем не то, что хотела. Так что наплыва текстов не будет. Разве что с лета всё-таки выложу Ну и попозже покажу, отчего Гутенбергом обозвали.



Дорогая команда, с вами было прекрасно. Поимённо перечислять не буду, чтоб кого-нибудь не забыть, но правда, было весело. С одной стороны, жаль, что расстаёмся до зимы и вроде как не будет того драйва, что обычно бывает в ходе битв, а с другой - и правда, нужно немножко отдохнуть, наверное. Надеюсь, что встретимся ещё тем же составом.Можно расширенным.

@темы: фандомные игрища, Фантастические зверушки

---

Внезапный вопрос про Слэшкон

Дорогие все,
а кто планирует быть на Слэшконе? Особенно из тех, кто хотел бы увидеть там меня? У меня осталось два дня на раздумья, взятие отпуска, билетов и хостелов. А также выяснения, где СК в этом году, не продолбала ли я запись,
а если не продолбала, то где её искать.

@темы: есть ли жизнь в оффлайне?, фандомные игрища

---

ФБ-2017 - самый дорогой текст

Необходимая преамбула.
Когда я говорила о тексте, который меня сожрал и до сих пор не выплюнул - я говорила вот о нём. Пожалуй, самый дорогой для меня и самый тяжёлый текст последних двух-трёх лет.

Оскаровская речь со спасибами

Я переписывала его дважды полностью и ещё раза три по частям. И всё равно это "не те слова не на тех местах" и "не то". Идея меня перемолола полностью, и эта штука - из числа тех, что пишутся кровью. Иногда бывает, что результат в итоге очень радует и отпускает, а иногда - приходится сражаться с невыходящим каменным цветком. Я просто поставила точку, потому что было надо заниматься другими вещами.
За этот текст спасибо  ~Хару-Ичиго~, которая прочла первый, самый слабый вариант, и сделала такой анализ, какой ни одному моему тексту и не снился, благодаря ей я сумела переписать его и передать то, что хотела, чуть лучше. Спасибо  Finfleur, которая читала оба варианта и поддерживала, равно как и  Staisy_. И совершенно потрясающей бете  because im a lady, которая не просто механически правила ошибки, а старалась вникнуть в ткань и ритм текста.
И да, вы не поверите, этот текст получился из изначально ситкомной заявки. Но что-то пошло не так.

Название: Зеркала Морганы
Размер: миди (7928 слов)
Бета:  because im a lady
Пейринг/Персонажи: Персиваль Грейвз / Криденс Бэрбоун
Категория: слэш
Жанр: драма, hart/comfort, AU
Рейтинг: мягкая R
Краткое содержание: Простая телепортация через портключ закончилась для Персиваля Грейвза совсем не там и не тогда. И он в полной мере осознал, что значит «бойтесь исполнения своих желаний».
Примечание/Предупреждения: - AU в которой книги о Гарри Поттере и все фильмы созданы по указанию магов;
- две авторские исторические вольности: Нью-Йоркский комиккон 2016 года сдвинут по времени на декабрь, инсталляция «Фата-моргана» из Мэдисон-сквер-парка, выставленная там до зимы 2016 года, здесь осталась до зимы 2017;
- упоминающийся в тексте обет - чистой воды изобретение автора
Визуализации:

"Фата-моргана"

образ Криденса

На АОЗ и Фикбуке


Он сразу понял, что что-то не так. Портключ должен был выбросить их не сюда. Он был в темноте, и он был один. Он не ощущал присутствия Криденса. Можно было предположить худшее: телепортация через портключ оказалась слишком сильным шоком для Криденса, тот упустил контроль над обскуром, и вновь развоплотился. Он выставил Протего, даже не вынимая палочки, и замер на мгновение, пытаясь оценить ситуацию. Ноздри щекотал незнакомый химический запах, смешивавшийся с запахом пыли. Откуда-то со стороны доносился гул, похожий на шум человеческих голосов. Он осторожно вытащил палочку – темнота оставалась такой же чуждой и пустой. Люмос выхватил из теней контуры стульев и вёдер, плотную ткань, прикрывающую что-то громоздкое, и главное – дверную ручку. Все предметы выглядели целыми, что было бы невозможно, если бы здесь на свободу вырвался обскур. Возможно, с Криденсом всё в порядке, его просто нужно найти. Он перехватил палочку в атакующую позицию и приоткрыл дверь.

В первое мгновение ему показалось, что он ослеп и оглох: таким ярким был свет и таким громким – шум. Однако выработанный годами рефлекс подсказал, что опасности рядом нет. Он проморгался, прогоняя цветные пятна, одновременно вслушиваясь в обрывки фраз, прорывавшиеся через грохочущие раскаты. Наконец зрение вернулось. Кругом были люди. И не только люди. Существа всех форм и расцветок, не похожие ни на одно, известное ему. Мимо прошли двое синих гуманоидов с длинными хвостами, однако беседовали они по-английски. Механический манекен, с трудом передвигая конечности, прорезал расступавшуюся перед ним толпу. Пробежала стайка девиц в одних бюстгалтерах и юбочках, скорее выставляющих напоказ, нежели прикрывающих нижнее бельё. Он отвёл взгляд, девицы прыснули и побежали дальше – кажется, одна послала ему воздушный поцелуй.

Он сильно полоснул себя по руке ногтями. Боль была ощутимой, значит, происходящее - реальность, а не видение, навеянное зельем или заклинанием, тогда боль бы притупилась. Палочку он переместил в рукав, так, чтобы она сразу скользнула в руку в случае надобности. Ему надо было понять, где он. Короткий взгляд назад, на дверь, из которой только что вышел. Она была на месте. Ручка повернулась без труда, дверь распахнулась, хлынувший в каморку свет обрисовал то же, что он видел до этого – стулья, вёдра, ящики. Он захлопнул дверь, сделал глубокий вдох, успокаивая сердцебиение, и шагнул в гомонящую толпу.

Голова кружилась, сказывались последствия использования портключа. Но всё же он ловил на себе взгляды, причём смотрели не на него, а на его костюм.

Недалеко от него остановилась группа людей в мантиях. Первым побуждением было броситься к ним, но он повременил. От них неуловимо веяло чем-то неправильным, маги ведут себя иначе, и магам нечего делать на этом маскараде. Трое вынули палочки, он ахнул – вокруг были немаги! Но никто из окружающих не обратил ни малейшего внимания на происходящее. Тем временем троица приняла странные позы, застыла, вспыхнул яркий свет, и они, смеясь, убрали палочки и исчезли в толпе. Он не успел их нагнать – но, наверное, это было к лучшему.

В поисках выхода он следовал за людским потоком, как вдруг увидел человека, идущего по направлению к нему – именно к нему. Пол человека определить не удавалось – прямые тёмные коротко остриженные волосы, странно скроенная мантия и скрывающие половину лица очки с зеркалами вместо стёкол. Палочка привычно легла в ладонь, готовая к бою. Человек тоже застыл в пяти футах от него, почти копируя его позу, и вскинул руку, сдвигая очки-зеркала на лоб. Это всё-таки оказалась девушка с огромными глазами, казавшимися ещё больше из-за изумления.

– Мистер Грейвз? Мистер Персиваль Грейвз? Тот самый Персиваль Грейвз?
– Откуда вы меня знаете?

Девушка вдруг засуетилась и отодвинула полу мантии – Грейвз увидел портупею с палочкой. Отчего-то он сразу понял, что палочка настоящая. А девушка уже протягивала ему жетон со знакомой эмблемой. Вернее, не совсем знакомой: орёл МАКУСА был таким же, но жетон неуловимо изменился по сравнению с тем, каким его знал Грейвз. Орёл был словно меньше, щит в его изножье – тоже, и даже буквы по краю казались какими-то не такими.

– Бэби, то есть, простите, Белинда Стиллуотер, отдел дезинформации немагов, – тем временем отрапортовала девушка.

– Где я? – нетерпеливо спросил Грейвз.

Стиллуотер замялась, закусила губу, и медленно произнесла:
– Простите, сэр, но скорее не «где», а «когда». Вы в Нью-Йорке, и сейчас две тысячи шестнадцатый год.
– Вам известен Криденс Бэрбоун?

Грейвз спросил скорее наудачу, чем надеясь получить ответ, но широкая улыбка Белинды Стиллуотер заставила сердце биться сильнее. Она хлопнула себя по лбу, едва не сбив зеркальные очки.

– Мистер Бэрбоун! Конечно! Я вас сейчас же к нему провожу. Пойдёмте!

Впервые за последний час он смог вдохнуть полной грудью. Криденс жив. С ним всё в порядке. Он здесь. Скоро он его увидит.

Грейвз последовал за своей проводницей, которая не переставала сбивчиво тараторить:

– Познакомиться с вами – такая честь для меня, мистер Грейвз, такая честь! Вы герой для всего Конгресса, у нас практически ваш фанклуб, я прочитала все ваши биографии, вы…

– Погодите, – оборвал её Грейвз, не заботясь о том, что может показаться невежливым.– Не нужно подробностей. Я не хочу знать деталей своей жизни, которые ещё не произошли.

Если Грейвз и знал что-то о парадоксах временных перемещений, так это то, что не следует узнавать ничего важного о своём будущем. Особенно если рассчитываешь из него вернуться. Белинда растерянно замолчала, прикусив губу и поминутно оглядываясь на Грейвза, словно боялась, что он исчезнет.

В этот момент взгляд Грейвза выхватил из толпы ещё двух человек, одетых в мантии британского образца.

– Кто это? – спросил он.

– Косплееры, – быстро ответила Белинда, покосилась на Грейвза и, осторожно подбирая слова, продолжила: – Люди, которые… которым нравятся маги, и они переодеваются в них. Как на маскараде.

– Закон Раппопорт отменён? – оторопел Грейвз.

– Нет, тут всё сложнее, – замялась Стиллуотер. – Вы точно хотите знать?

Несколько мгновений Грейвз размышлял: если ему придётся провести здесь больше пары часов, а в этом сомнений быть не могло, нужно как минимум ориентироваться в здешних реалиях, чтобы не попасть впросак за порогом. Поэтому он сдержанно кивнул.

– Закон Раппопорт не отменён официально, но в него внесено столько поправок, что он, считайте, почти что не действует. Мы решили приоткрыть немагам свою жизнь, но так, чтобы они считали это сказкой. Было издано несколько книг, правда, про британское магическое сообщество, и немаги просто с ума посходили. Зато вы не представляете, насколько проще после этого стало наше пребывание среди них! Даже если профессор Хогвартса окажется посреди немажеского Лондона, в худшем случае его сочтут престарелым поклонником книжек. А любое проявление магии можно списать на технические шутки поклонников. Отделам дезинформации только и нужно, что вовремя подбирать объяснения. Обливиэйторы почти ничего не делают вот уже лет десять.

– Вы сказали “Хогвартса”. Но меня явно узнали.

– О. Ну, понимаете. Недавно вышел фильм про этот период нашей истории. Немажеский. Под нашим тотальным контролем, разумеется. И вы в нём есть. То есть не совсем вы…

– Вы позволили показать немагам историю Гриндельвальда?

На Грейвза оглянулись несколько проходивших поблизости людей.
– Как предостережение, мистер Грейвз. Великое время было…

С этими словами Белинда толкнула неприметную дверь, и они с Грейвзом оказались в небольшом помещении.
– Нам придётся аппарировать. Вы не против?

Голова у Грейвза ещё кружилась, но он кивнул. Он всерьёз опасался того, что может увидеть на улице.

После аппарации Грейвзу пришлось ухватиться рукой за стену, и он узнал знакомую шершавую облицовку. Как ни странно, точка выхода у Белинды оказалась в буквальном смысле в двух шагах от той, куда обычно аппарировал Грейвз: тот же подъезд здания позади «Вулворт-билдинг», только Грейвз обычно аппарировал за левым выступом, скрывавшим его от людских глаз, а Белинда – за правым. Он снова окунулся в шум: резкие звуки, похожие на гудки автомобилей, только усиленные в несколько раз, голоса, резкие ритмичные мелодии. Он следовал за Белиндой, наполовину ослепший и почти оглохший.

За крутящимися дверями «Вулворта» Грейвз на секунду застыл. Всё было таким же, но неуловимо иным, как орёл на знаке Стиллуотер. Те же золотые фениксы вздымали крылья у колонн, тот же индикатор опасности висел в центре зала, мемориал салемских ведьм стоял на своём месте. Только над их головами вместо Серафины широко улыбался импозантный мужчина средних лет с крючковатым носом и неправдоподобно добрыми глазами. Грейвз едва не спросил, куда делась госпожа президент. Как в детстве, он оглянулся, отыскивая взглядом статую Гондульфуса Грейвза. Мраморный предок не изменился, но иллюзию разрушила пробежавшая мимо его каменных сапог девушка в совершенно нелепой одежде, какую Грейвз уже видел на немагах на улице и на том маскараде.

– А вот и мистер Бэрбоун, – сказала Стиллуотер звенящим голосом и шагнула вперёд.

Грейвз сделал то же, пытаясь отыскать Криденса в толпе спускающихся по лестнице людей.

– Мистер Грейвз! – крикнул молодой мужчина, сбегая вниз. Стиллуотер двинулась к нему.

Лёгким вновь перестало хватать воздуха. Возможно, это был потомок Криденса – копна тёмных волос, тёмные глаза, высокие скулы. Только вот не его надеялся увидеть Грейвз.

Тем временем мужчина уже оказался рядом с Грейвзом, широко улыбаясь, и раскрыл объятия.

Грейвз инстинктивно отшатнулся.

Мужчина сделал то же самое, его улыбка погасла, сменившись гримасой боли. Он сжал губы, прикусывая их, опустил руки, словно не зная, куда их деть, и тихо произнёс:

– Мистер Грейвз, это я, Криденс. Я… я здесь уже десять лет.

Новый Криденс был высок и широкоплеч, он избавился от своей прежней сутулости и робости, от прежней неуверенной полуулыбки не осталось и следа. Он не отрывал взгляда от Грейвза и всё время пытался дотронуться до него – поддержать за локоть, коснуться плеча. И говорил, говорил, говорил. Грейвз узнал, что Криденс оказался здесь так же, как и он сам, в следующее мгновение после прикосновения к портключу. Ему не повезло так, как Грейвзу, сразу же наткнуться на магов, поэтому он, голодный, в полуобморочном состоянии от испуга, шума и света, непонятно как выбрался из здания на улицу, стараясь ни с кем не столкнуться, увидел на горизонте среди незнакомых высоких зданий шпиль, показавшийся ему знакомым, и побрёл к нему. Все его силы уходили на то, чтобы передвигать ноги – и чтобы сдерживать почуявшего неладное обскура. Как он добрался до «Вулворта», как ему удалось ввалиться в магические двери, он не помнил, но дальше его уже подобрали, обогрели, объяснили, где он. То есть – когда он. Сначала он оказался в больничной палате, откуда убегал по нескольку раз за день, чтобы потребовать от любого, попавшегося ему в коридоре, одного: отвести его к главе департамента магического правопорядка или же к любому аврору, потому что нужно прочёсывать город, нужно найти мистера Грейвза, он наверняка где-то там. Разумеется, его сочли ненормальным. Мистер Грейвз? Тот самый Персиваль Грейвз? Времён войны с Гриндельвальдом? Он продолжал убегать из палаты, пока его не заключили под непроницаемый купол и не начали поить сонным зельем. Он пробовал его выплёвывать, но колдомедики были опытными и каждый раз следили, чтобы он проглотил всё до последней капли. Так продолжалось несколько дней, пока кому-то не пришло в голову проверить архив чуть дальше, чем на двадцать лет назад, и этот кто-то натолкнулся на личное дело немагорождённого Криденса Бэрбоуна 1909 года рождения. К делу прилагалась колдография.

С этого момента отношение к Криденсу изменилось: он стал героем, живой легендой, бесценным источником информации. Его тормошили целыми днями, расспрашивали, проводили сотни странных тестов и испытаний, заставляли по десять раз пересказывать, как именно он оказался здесь. Криденсу же хотелось только одного – найти мистера Грейвза, о чём он твердил с упорством пророчащего беду авгури. Наконец к нему прислушались. Сотрудники аврората прочесали весь Нью-Йорк, подключили прорицателей, обращались даже к индейским шаманам. Персиваля Грейвза нигде не было. Ни живого, ни мёртвого.

Неудачи авроров ничуть не поколебали уверенности Криденса. Он знал, что мистер Грейвз появится. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так через год, главное – он должен ждать.

Его знания о времени, из которого он прибыл, привели его в архив. Он всегда любил книги, с ними ему было спокойнее. А ещё в архиве можно было легко забыть о том, что где-то далеко, за десятком стен, бушует непонятный чужой мир. Он работал, зарываясь в древние бумаги, почти отключаясь от действительности, и ждал.

– И я дождался, – заключил он, вновь ослепляя Грейвза своей новой, непривычной улыбкой.

Грейвз слушал его, но слова доходили словно через какую-то пелену. Этот молодой, уверенный в себе, яркий и живой мужчина – это Криденс, его Криденс. Разум отказывался принять такую метаморфозу. Но интонации, движения, даже манера заглядывать Грейвзу в лицо, чуть пригибая голову, – этого нельзя было подделать. Все эти до боли узнаваемые мелочи были неуместны, словно кто-то взялся копировать человека, не выпив перед этим оборотного зелья. Грейвз прикусил губу и глубоко вздохнул.

– Мистер Грейвз, вам нужно отдохнуть, – тут же с неподдельной заботой откликнулся его спутник. – Я совсем забыл… Простите, я слишком… Понимаете, десять лет… – Он оборвал себя. – Я могу устроить вас в служебной квартире, или, если вам будет удобно, могу предложить свою. Тогда я смогу постепенно знакомить вас с миром, в котором вы оказались.

Улыбка Криденса была робкой, почти заискивающей, знакомой, но смотрящейся чуждо на его новом лице. Грейвз не знал, сможет ли он выдержать вечер наедине с этим новым Криденсом, но он понимал, что в одиночку ему будет ещё невыносимее. Он выждал пару мгновений и кивнул. Робкая улыбка превратилась в торжествующую.

Квартира Криденса показалась Грейвзу странной пародией на его собственное нью-йоркское жилище: спальня, гостиная, кухня и ванная, но словно уменьшенные и заполненные множеством вещей. О назначении каких-то из них Грейвз догадывался, но некоторые оставляли его в недоумении: широкая блестящая рама с тёмным глянцевым полотном на стене, белая коробка с застеклённой дверцей на кухне, несколько странных предметов, напоминавших скорее арсенал алхимической лаборатории, чем кухонную утварь. Пока он не задавал вопросов, потому что понимал их бессмысленность. Криденс провёл его в ванную, принёс несколько полотенец и выложил их на высокую белую тумбу с круглым стеклянным окошком. Видимо, вопрос всё-таки отразился на лице Грейвза, и Криденс хлопнул по тумбе сверху:

– Это стиральная машина, мистер Грейвз. Отличное изобретение. Никаких заклинаний не нужно. Погодите минутку!

Криденс исчез, а Грейвз прислонился к раковине и прижал пальцы к вискам. Второй раз за этот день он остался в одиночестве – и один на один с новым миром. Этот мир кружился, разрозненные детали, которых было слишком много, не желали складываться в единую картину и жалили со всех сторон, мешая сосредоточиться на чём-то одном. Он ухватился за последнее, что услышал: “никаких заклинаний не нужно”. В устах Криденса это звучало как победа.

В этот момент мир на секунду прекратил своё вращение, в мозгу что-то вспыхнуло, и Грейвз ухватился за скользкий край раковины. Он осознал, что в новом Криденсе было чуждым и непривычным, выбивающим из колеи. Вовсе не широкие плечи и не такая же широкая улыбка. Не открытость и порывистость, сменившие настороженность и робость.

Магия. Криденс почти не пользовался магией.

Щелчки выключателей, мерцающие огоньки на непонятных агрегатах на кухне, звоночки и пронзительные сигналы, – но после аппарации Грейвз не услышал из его уст ни одного заклинания.

Мальчик, с которым он шагнул к портключу несколько часов назад, уже почти не боялся того, что пряталось у него внутри. Грейвз потратил несколько месяцев, обучая его мириться с этой силой, принимать её, управлять ею. С каким восторгом и недоверием Криденс впервые поднял в воздух пёрышко, тренируя своё “Вингардиум Левиоса”. Он относился к магии так, словно она была незаслуженно доставшимся ему подарком, сложным механизмом, который он боялся сломать неумелым обращением. Он пользовался магией осторожно, выбирая самые простые заклинания. Грейвз пытался показать ему, что для мага магия естественна, как дыхание, неважно, есть у тебя в руках палочка или нет. Её не нужно бояться, её нужно пропускать через себя. Криденс восхищённо наблюдал за переливами цвета на портьере, которую Грейвз зачаровывал “Колорусом”, он не сдерживал изумлённых возгласов, когда книга в руках Грейвза превращалась в нож и обратно, его глаза округлялись от удивления, когда “Эскуро” без следа убирало пролитую им воду по одному мановению руки Грейвза. В конце концов ему начали удаваться заклинания и посложнее “Левиосы”, и творил он их сосредоточенно, но без видимых усилий.

Однако хотя он и искренне радовался поддающемуся колдовству, сам по-прежнему предпочитал подойти к столу и взять чашку, чем произнести “Акцио”. Сопротивление своей сущности, сущности мага, раздражало Грейвза, но он мог только учить и показывать всё на своём примере. Иногда он срывался, Криденс же на любое замечание покаянно ронял голову и чётко произносил: “Простите, мистер Грейвз”. Но когда он поднимал глаза вновь, в его взгляде не было и тени сожаления.

Криденс появился в дверях со свёртком тёмно-синей ткани в руках. Когда он протягивал его Грейвзу, вид у Криденса был наполовину смущённый, наполовину... Второй половине Грейвз не мог подобрать определения, оно ускользало, как ускользал от него Криденс. Грейз развернул свёрток. Им оказался домашний халат.

– Я… – Криденс вздохнул. – Я купил его в самый первый год. Показалось, что он похож на ваш. Конечно, не такой роскошный, но… Я тогда очень цеплялся за всё, что связывало меня с тем временем. С… – последнее слово Криденс словно задушил в себе и отступил, закрывая за собой дверь.

Грейвз остался, по-дурацки сжимая в руках синий домашний халат. Воображение нарисовало ему мальчишку, свернувшегося калачиком на узкой кровати рядом с лежащим на подушке халатом. Изображение было таким живым, словно он окунулся в чужой думосброс. Он повесил халат на крючок и повернул рукоятки крана.

Криденс ждал его в спальне, уже успев переодеться в свободные штаны и свободную майку. Так он выглядел моложе, но его выдавал взгляд – тёмный, сосредоточенный, выжидающий. При виде Грейвза он встал и сделал рваный неуверенный жест, словно представлял Грейвзу мебель.
– Я не могу занять твою кровать. Я видел диван в гостиной.
– Бросьте. Мне в своё время она была очень нужна, но некому было её мне предложить.

Криденс вновь улыбнулся, но улыбка вышла такой же, как и предыдущий жест – скомканной, смазанной. Грейвз опустился на кровать, потому что другой мебели, на которую можно было присесть, в спальне не было. Криденс переминался с ноги на ногу, потом, словно решившись, сел рядом.

– Рассказать вам о чём-нибудь ещё?

– Мне кажется, девяносто лет истории в короткий разговор не уместишь. Да и не надо, я не хочу знать ничего такого, что могло бы повлиять на моё отношение к действительности, когда я вернусь домой.

– Тогда о чём вы хотите услышать?

Грейвз хотел услышать, как Криденс справился с первыми днями в новом времени. Как он пережил тоску по дому. Чем он занимается сейчас, с кем общается, как проводит свободное время. Чем сейчас занимаются маги. Но вместо этого он задал вопрос, вертевшийся на языке:

– Почему ты не колдуешь?

Брови Криденса удивлённо взлетели вверх.

– Я не колдую?

– Ты почти не пользуешься палочкой, не применяешь беспалочковые заклинания. Ты ведёшь себя почти так же, как когда мы только познакомились. У тебя снова проблемы с обскуром?

Криденс выдохнул с облегчением.

– Нет-нет. Обскур меня больше не беспокоит. Совсем. И я могу колдовать. Мне просто нравятся новые изобретения магглов.

– Вы зовёте немагов этим мерзким британским словом?

– Его проще выговорить. И оно не так подчёркивает их отличие от нас. В слове «маггл» нет ничего немагического.

– И теперь это слово знают все?

– Вам рассказали о книгах?

– Вкратце. Без деталей и подробностей. Немаги знают о нас, и это теперь нормально?

– Они знают только то, что мы им рассказываем. Мы выбираем, что и как они будут знать о нашем мире. Они не боятся нас, они восхищаются нами. И это поразительно: мы стали деревьями, спрятанными в лесу. Мы – вымысел, который перемешался с правдой. Мы невидимы у всех на виду.

– И теперь знакомство с немагами не преследуется по закону?

– Более того – полгода назад ратифицировали поправку, разрешающую брак с немагом. При соблюдении кучи условий, разумеется. За образец взяли Британию, у них эта система действует давно. Но когда я только прибыл, это ещё было невозможно. Бэби Стиллуотер, девушка, которая вас привела, как раз чуть не сдала палочку из-за романа с магглом.

– Сдала палочку?

– Радикальная мера. Отношения с магглами тогда ещё не разрешили полностью, но в крайних случаях позволялась жизнь среди магглов при условии полного разрыва с магическим сообществом. К счастью, Бэби тогда отговорили. К счастью для меня. Она мне здорово помогала первое время, мы с ней были просто неразлучны.

Сердце глухо стукнуло. Конечно, он ждал этого – чего же ещё. Подсознательно ждал с того момента, когда навстречу ему под тяжёлым взглядом мраморного Гондульфуса Грейвза шагнул молодой мужчина. Наверное, ему должно было стать легче: Криденс нашёл того, кто ему действительно подходит. Не взрослого мужчину, который разучился чувствовать что-то, кроме долга и ответственности, не мимолётное увлечение, не первого, кто просто протянул ему руку не для того, чтобы ударить. Так было проще для всех. И для самого Грейвза, который пока не успел представить, что могло бы быть, если.

– Так вы вместе? – Он не должен был спрашивать.

Криденс подался вперёд, непонимающе глядя на него, и вдруг рассмеялся.

– Мы с Бэби? Да что вы! Бэби в курсе, что я предпочитаю мужчин. Все в курсе, – Криденс с видимым удовольствием наблюдал за выражением лица Грейвза. – Да, представляете, это тоже теперь можно не скрывать. Свобода, полная и окончательная. Не прятаться от немагов, не прятаться от других людей.

– Тебе здесь нравится.

– Сейчас – да.

С этими словами Криденс словно невзначай положил руку ему на колено. Грейвз перевёл взгляд на пальцы, будто вплавившиеся в тёмную ткань халата. Он повернул голову к Криденсу, и тот убрал ладонь. Его глаза потускнели.

– Я очень устал, – Грейвз старался, чтобы его голос не звучал виновато.

Юноша, которого ему хотелось обнять, прижать к себе и отгородить от всего мира и прежде всего – от себя самого. И от него самого. Этого юноши больше не было. Мужчина, сидевший рядом, не нуждался в его защите, но почему тогда опять лёгким не хватало воздуха? Самой малости, десятой доли глотка, но и этого было достаточно.

Криденс поднялся с кровати и шагнул к двери, взялся за косяк, постоял мгновение, словно что-то решая для себя, и вдруг обернулся.

– А можно я останусь?

Выражение его лица было таким, что перед глазами Грейвза снова возникло видение: мальчик, свернувшийся калачиком рядом с синим халатом. Он не смог отказать – не то мальчику, не то мужчине, не то себе.

Криденс забрался в постель и повернулся на бок, лицом к нему, по-детски прижав к щеке сжатый кулак. Грейвзу вдруг мучительно захотелось откинуть одеяло и посмотреть, подтянул ли он к груди одно колено? Он находил его по утрам так: одеяло сброшено на пол, одна нога вытянута, кулак подпирает щёку, вторая рука обнимает прижатое к груди колено.

Сейчас Криденс смотрел на него, и его глаза сияли. Грейвз сомкнул веки, не в силах выдержать это сияние.

Утром Криденс протянул ему дымящуюся кружку.

– Чёрный, очень сладкий и очень горячий. Я помню.

Грейвз сделал глоток. Кофе обжигал, но на вкус был отвратительным, сахара было слишком много. Однако Грейвз всё равно кивнул в знак благодарности, и, кажется, даже смог улыбнуться.

Он спросил у Криденса, пытался ли он найти способ вернуться. Криденс неопределённо мотнул головой и ответил, что, возможно, за последние годы были сделаны какие-то новые исследования на этот счёт, но он сам ими уже давно не занимался. «Стало не до того», – сказал он. Грейвз предложил связаться с Ильверморни, Криденс посмотрел на него как-то странно, но всё-таки сел и настрочил послание.

– Ты бывал в Ильверморни?

Он произнёс это, чтобы разбить повисшую давящую тишину. Сейчас он остро чувствовал свою неуместность – в этой квартире, наполненной немагией, и в этом времени.

Криденс пожал плечами.

– Бывал. Вскоре после того, как меня всё-таки опознали как пришельца из прошлого. Меня решили показать местным профессорам. Я испугался так, что едва мог говорить, чуть не потерял себя.

Перед последними двумя словами Криденс словно запнулся. Грейвзу не надо было объяснять, почему. “Потерять себя” – так Криденс описывал своё состояние, когда обскур брал верх. Слова безликие, плоские, слишком общие, но в то же время целиком и полностью охватывавшие тот ужас, который испытывал Криденс перед обскуром. Грейвз потратил много времени, чтобы объяснить, что обскур – это одновременно Криденс и не Криденс, его можно попробовать отделить, а можно попытаться принять и пропустить через себя, признать, смириться с ним. Тогда Грейвз ещё не верил до конца, что у них получится, и боялся едва ли не больше самого Криденса, но Ньют был полон надежд. И он оказался прав.

Ньют.

– Ньют? Скамандеры? Тина? – Слова вырвались раньше, чем он успел осознать, о чём именно спрашивает.

Криденс выдохнул, как ему показалось, с облегчением.

– Ньют Скамандер жив и здоров, продолжает писать книги. Тина… Ой, я не знаю, вам можно говорить?

– Они женаты?

– Да. Я знаком с их внуками. Хорошие парни. Но мистера Скамандера я давно не видел.

– Тесей?

Криденс коротко качнул головой:

– И Гриндельвальд. Может, не будем пока об этом?

– Хорошо. Давай начнём с Ильверморни.

День в Ильверморни не дал Грейвзу ничего. Он пожал бесчисленное количество рук, встретил несколько человек, утверждающих, что они с ним знакомы, но не смог их вспомнить: не то не узнавал, не то он-нынешний их ещё не знал. Его затащили к старшеклассникам, к счастью, запретив им задавать вопросы о войне с Гриндельвальдом, чем вызвали явное неудовольствие детей. С гордостью продемонстрировали «будущих авроров» на Вампусе. Директор Аджильберт Фонтейн практически принудил его к совместному обеду, прошедшему в атмосфере заикания и недомолвок. Все присутствующие явно чувствовали себя скованно, не понимая, о чём с именитым гостем можно говорить, о чём нельзя, а о чём он не захочет разговаривать сам. Поэтому темы для бесед исчерпывались погодой, фасонами мантий, да обсуждением книг о Гарри Поттере. Если поездка в Ильверморни и помогла Грейвзу, то только тем, что он начал более-менее ориентироваться в том, что именно стало известно немагам, и как это произошло.

Подобно зданию Конгресса, Ильверморни не изменилась за девяносто лет. Камни, ведущие в классы двери, гобелены на стенах, витражи, статуи покровителей факультетов, цвета формы на студентах – всё это принадлежало его времени. Можно было закрыть глаза и представить, что он всё ещё ученик или хотя бы представитель аврората, приехавший на школьный праздник. Но мелочи, детали, крохотные несоответствия, даже сама речь его сопровождающих, причёски мальчиков, украшения на девочках, – Грейвз словно смотрел в кривое зеркало, на доли дюйма меняющее облик того, что было ему дорого. Это будило в нём глухое безнадёжное раздражение.

Про несрабатывающие портключи и временные аномалии в Ильверморни ему никто не смог сказать и слова. Профессор Чар добрых полчаса объясняла ему теорию работы хроноворотов и даже вручила пару объёмных томов из библиотеки, посвящённых этому феномену. Грейвз понимал, что это не имеет никакого отношения к его случаю, но поблагодарил за уделённое время, уменьшил фолианты и сунул их в карман.

Следующие дни были похожи один на другой: с утра и до обеда Грейвз просиживал в архивах и библиотеках. Пару раз он порывался написать Ньюту, брался за ручку, чудом уцелевшую после скачка во времени, даже писал несколько строк – но в какой-то момент перо замирало над бумагой, и порванный лист исчезал во вспышке огня. Молодой человек с застенчивой улыбкой, смотрящий куда-то в сторону, с вечно исцарапанными руками, с вечными пятнами, покрывающими его брюки и жилет, – Ньют был одним из немногих, кто действительно его знал и кого действительно знал он. Однако он видел, что сделали с Криденсом десять лет. Он не хотел видеть, что сделали с Ньютом девяносто.

В архивах он держался подальше от полок с коробками, где лежали уменьшенные копии “Нью-Йоркского призрака”, “Ведьмополитена” и других газет и журналов. Он обходил эти полки, словно на них лежало проклятие пылающей руки. Пожалуй, он и правда предпочёл бы, чтобы они обжигали только руки. Только книги, только сборники статей по теории магии, – но и там он то и дело натыкался на знакомые имена под которыми значились две даты вместо одной.

Две фамилии были ему слишком знакомы: они стояли под всеми протоколами его допроса. Один из них был неплохим человеком и просто выполнял свою работу, как выполнял бы её и Грейвз на его месте. Второй, казалось, получал удовольствие от того, что мог просеять через частое сито и подвергнуть сомнению любое слово и любую мысль когда-то всемогущего главы департамента магбезопасности, а теперь – подозреваемого в пособничестве Гриндельвальду. Грейвз чувствовал исходившее от него злорадство, но через какое-то время оно стало ему безразлично. Сейчас же осознание того, что этих людей больше нет в одной с ним реальности, и того, что здесь на него никто не смотрит косо, вместо облегчения не приносило ничего, кроме разрастающегося ощущения пустоты.

По вечерам Криденс принялся знакомить его с современным Нью-Йорком, или, вернее, с тем Нью-Йорком, который уцелел с двадцатых годов прошлого века.

– Я знаю, вам здесь обязательно понравится, вы любите это место, – с этого обычно начиналась любая прогулка.

Грейвзу не хотелось обижать Криденса, но чаще всего в “этом месте” ему становилось попросту неуютно. То же ощущение, тень которого он ощутил, впервые шагнув в здание Конгресса пять дней назад, и усилившееся потом в Ильверморни, преследовало его, заставляя непроизвольно сжимать кулаки. Его мир был искажён, изуродован, искривлён. Всё то, что он действительно любил в Нью-Йорке, было занавешено разноцветными переливающимися экранами и растяжками, захламлено и утоплено в шуме.

В один из таких вечеров, словно для того, чтобы отпраздновать вторую неделю его пребывания в две тысячи шестнадцатом году, Криденс привёл его в Мэдисон-Сквер-парк. Это место всегда казалось Грейвзу сердцем Нью-Йорка, его города. Здесь решались судьбы мира немагов: здесь они узнавали о том, кто избран президентом, о начале и конце войны, здесь отмечали Рождество. Здесь стоял факел Свободы – это было ещё до рождения Персиваля, но в семейном альбоме была сделанная отцом колдография огромной руки с вздымающимся в небо факелом. В детстве он часто рассматривал людей, снующих мимо исполинской десницы, и поражался её размерам, не понимая, зачем немагам такая огромная статуя. И отчего-то именно в окружении десятков монументов на крошечном пятачке Мэдисон-Сквер Грейвз чувствовал свою принадлежность этому месту.

Сейчас монументов стало гораздо больше, а вокруг парка между знакомыми строениями втиснулись застеклённые коробки, закрывающие небо. К этому Грейвз никак не мог привыкнуть – в его Нью-Йорке были небоскрёбы, но они казались величественнее из-за того, что их разделяло пространство. Теперь город обратился в лабиринт из светящихся стеклянных стен, вздымающихся ввысь насколько хватало взгляда.

Криденс провёл его по дорожкам, одновременно знакомым и незнакомым. Грейвз стискивал зубы, когда узнавал статуи, фонари и скамьи, и стискивал их ещё сильнее, когда не узнавал. Наконец они остановились в аллее, где над их головами на столбах были подвешены конструкции, напоминающие не то неправильной формы пчелиные соты, не то части непонятного механизма.

– Фата-моргана, – произнёс Криденс, делая широкий жест рукой. – Правда, красиво?

Грейвз поднял голову, вглядываясь в игру света в причудливо прорезанных зеркалах. Идущие люди отражались в них, переходя из одного в другой, дробясь и ломаясь, теряя человеческий облик, но удивительным образом сохраняя узнаваемость. Фата-моргана, миражи, делающие далёкое близким, изменяя его образ до неузнаваемости. “Чары Морганы” из мира немагов. Из этого мира.

Грейвз тряхнул головой, сбрасывая наваждение, и зашагал к выходу из парка. Криденс нагнал его не сразу. Некоторое время они шли рядом молча. Грейвзу показалось, что Криденс пытался заговорить с ним, но тот лишь закусывал губу. Только спустя четверть часа сосредоточенного шагания в никуда, Криденс не выдержал:

– Вы ведь так любите Мэдисон-Сквер! И скульптуру! Эта мне так понравилась именно потому, что стояла здесь, на вашем любимом месте.

Грейвз чуть замедлил шаг и повернул голову к Криденсу. Он думал сказать, что никогда не любил скульптуру, и тем более – эти странные вещи, которым не место в Мэдисон-Сквере, вместилище исторических вех. Но Криденс был расстроен и зол, брови сведены к переносице, губы сжаты так, что почти исчезли с лица. Грейвз чувствовал, что злится Криденс не на него, а на себя, поэтому он ответил мягче, чем планировал:

– Я люблю Мэдисон-Сквер, но такие конструкции – уж прости, скульптурой я их называть не хочу, – мне непонятны.

Криденс несколько раз кивнул, и горестные складки на его лбу немного разгладились.

Уже потом, лёжа в постели рядом с размеренно сопящим Криденсом, Грейвз неожиданно вспомнил: пару месяцев назад они проходили мимо уменьшенных копий статуй покровителей факультетов Ильверморни, стоявших в холле на одном из этажей. Криденс смотрел на них во все глаза и Грейвз вкратце рассказал ему, что это такое, а потом обмолвился, что очень любит оригиналы, всегда казавшиеся ему живыми. Видимо, Криденс запомнил эту фразу, и понял её по-своему, в своём сознании превратив Грейвза в любителя скульптуры. Персиваль горько улыбнулся спящему Криденсу и поправил сползшее с его плеча одеяло.

Когда они возвращались домой после прогулок, Криденс взял за правило знакомить его с очередной диковинкой немагического мира. Сначала Грейвз смотрел на мобильные телефоны, ноутбуки и микроволновки скорее из вежливости, нежели действительно из желания разобраться, но Криденс всегда был так увлечён рассказом, что Грейвз поневоле заражался его энтузиазмом. И всё же это было далеко и чуждо Грейвзу, хотя сказать это Криденсу напрямую у него просто не хватало духу. Но было и другое объяснение, которое сам Грейвз не хотел признавать. Восторг на лице Криденса будто делал его моложе, и в эти моменты Грейвз узнавал его. Калейдоскоп сводил с ума: вот улыбается знакомый до боли в сердце юноша, а вот кривит рот в саркастической ухмылке взрослый незнакомый человек; жест, вызывающий сотню воспоминаний; слово, разбивающее эту иллюзию. Грейвз переставал понимать, кого он видит перед собой, мальчика или мужчину. И самое главное, он переставал понимать, кого он хочет видеть.

Они не раз говорили о новом порядке, воцарившемся в мире. Криденс с жаром рассказывал о толпах людей, восхищающихся магическим миром. Персиваль возражал, что это не магический мир, а его жалкое отражение, которое им позволили увидеть. Сказка для взрослых детей, приправленная малой толикой драмы для большей убедительности. Криденс приводил в пример истории бесчисленных сослуживцев и их знакомых, которые столкнулись с потрясающими немагами – магглами – и теперь дружили с ними или даже жили семьями. Постоянно вспоминал Белинду Стиллуотер, любившую немагов так же, как и он, несмотря на собственное чистокровное происхождение. Грейвз шутил над его влюблённостью в девушку, Криденс отшучивался, и разговор сворачивал в несерьёзное русло. В эти моменты, когда они оба весело смеялись, напряжение покидало Персиваля и он чувствовал себя почти как дома. Наверное, поэтому они ни разу не доходили до того, что зрело где-то в глубине души Грейвза, ещё не облечённое в слова. До того момента, пока Персиваль не задал вопрос напрямую.

– Неужели ты не понимаешь, что ваше слияние с немагами – мнимое?

В ответном взгляде Криденса недоумение перемешалось с удивлением и болью.

– Я был уверен, что ты поймёшь это лучше, чем кто бы то ни было. Ты ведь всегда был против закона Раппопорт.

– Я был против бессмысленных ограничений, без которых спокойно обходился весь остальной мир. Ты считаешь, что этот балаган с переодеваниями немагов – это благо? А разве это не большее лицемерие? Раньше мы скрывались, но по крайней мере, это было честно, мы просто не говорили о себе. А сейчас вы притворяетесь персонажами детских книжек. Нашей историей, твоей и моей историей, смертями наших друзей развлекают толпу. За это я отдал половину жизни? За то, чтобы стать занятной небылицей для немагов?

Криденс долго молчал.

– Жаль, что ты так это видишь. Я…

Он махнул рукой, не договорив, и вышел из кухни. И хотя в груди у Грейвза клокотало, на душе стало паршиво, словно он только что обидел ребёнка резким словом. Вот только, услужливо подсказал внутренний голос, Криденс уже не ребёнок. И никогда на твоей, Персиваль, памяти, ребёнком не был.

Криденс вернулся через некоторое время и остановился в дверях, пристально глядя на Персиваля тёмными, почти чёрными глазами.

– Помнишь, тогда ты сказал мне, что я слишком молод и не могу понимать, чего хочу? Что не время и не место?

Он смотрел Грейвзу в глаза, не отрываясь, и сделал первый шаг.

– Сейчас я вырос, видишь? Я всё понимаю. Сейчас – то самое время… и то самое место…

В перерывах между словами и ударами сердца Персиваля Грейвза губы Криденса касались его губ, сначала легко, потом всё настойчивее и настойчивее. Грейвз не мог закрыть глаза, потому что это значило отпустить реальность, отдаться тому, что он с таким трудом запретил себе. Этого не должно было произойти.

И этому невозможно было противиться. Губы Криденса были слишком мягкими, руки – слишком горячими, а его собственное тело слишком желало этого. Всего этого. Прикосновений, которые были бы точкой опоры, объятий, жара чужой кожи и ощущения чужого тела, прижимающегося к нему всё сильнее. И он хватался за Криденса, будто тот мог снова исчезнуть.

Но когда он ощутил, как чужие губы прикасаются к низу его живота, как язык спускается всё ниже, его пронзило неправильностью, изломанностью происходящего. Всё должно быть не так. Криденс, его Криденс, не должен делать такое. Он распахнул глаза и поднял руки, чтобы остановить, оттолкнуть – и встретил сияющий счастьем взгляд. Криденс поднял голову, выпуская его из себя, облизнул и без того влажные губы, улыбнулся, и так же, улыбаясь, принял его в себя снова, ещё глубже, ещё теснее, ускоряя ритм.

Когда Криденс вытянулся рядом, прижавшись щекой к его плечу, Грейвз уже успел стереть слёзы. Он оплакивал мальчика, которого никогда больше не увидит, и мужчину, который всё-таки потерял этого мальчика, на этот раз – действительно навсегда.

Криденс приходил каждую ночь, и Грейвз не мог отказать себе и ему. Сколько раз он думал, мечтал о том, что было бы, окажись Криденс старше. Опытнее. Взрослее. И вот этот взрослый, опытный Криденс смотрел на него шальными глазами, пробовал его на вкус, каждый раз предлагая ему себя по-новому, запрокидывал голову, раскрываясь, опускался и поднимался, отдаваясь ему целиком, полностью и без остатка, – но Грейвз чувствовал себя обманутым. Его переполняла глухая тоска – по времени ли, по тому ли наивному, ничего не понимающему, робкому юноше? Теперь робким и непонимающим был Грейвз, они словно поменялись ролями. Каждую ночь он принимал ласки Криденса, ласки мужчины, думая о прежнем юноше, и проклинал себя за это.

Он думал, где и с кем Криденс научился тому, что творил с ним сейчас. Сколько человек было в этой постели до него? Кто был первым? Кто впервые дотронулся до Криденса так? Было ли ему больно? Было ли ему хорошо? Он никогда не задал бы Криденсу ни один этих вопросов, потому что это не то, о чём можно спросить. Это то, о чём можно только услышать. Но к тоске добавлялась ревность, беспочвенная и бессмысленная. Вместе они сплавлялись в тяжёлый слиток, бившийся на месте сердца Персиваля Грейвза.

Криденс не замечал ничего.

Он продолжал варить Грейвзу кофе, водить его по Нью-Йорку, болтать с ним по вечерам, спорить, доказывать свою правоту, приводить сотни аргументов. Он рассказывал, как сам делал первые шаги в новом для себя времени, как осваивался в Конгрессе и за его пределами. Это были забавные истории, анекдоты. Персиваль улыбался, потому что Криденс всегда был на удивление хорошим – если принять во внимание его прошлое – рассказчиком. Вот только за всеми этим весельем Грейвз понимал, что очень многое, сложное, страшное и тёмное, оставалось нерассказанным. Об этом ему тоже хотелось спросить, но было бы слишком жестоко будить воспоминания о том времени, в котором Криденс снова остался один.

По утрам Криденс ставил на стол корзинку с круассанами, разливал кофе и болтал о том, что творится сейчас в Конгрессе: в его отделе и во всех остальных. В конце второй недели он, выполнив уже ставший привычным ритуал, на протяжении всего завтрака внимательно следил за Грейвзом так, что тот ждал вопроса, но Криденс решился задать его только в конце.

– Почему ты не ешь круассаны? Я же специально их приношу.

– Потому что я не люблю круассаны.

– В смысле – не любишь? – На лице Криденса отразилось недоумение.

– А с чего ты взял, что люблю?

– Но я же помню… Ты приносил их по утрам, когда я у тебя жил.

– Пару раз, может быть, но я делал это для тебя.

– Для меня? – Криденс опустился на стул, и на его лице расцвела улыбка – не новая широкая, а тихая и светлая.

Грейвз покрутил в руке чашку с кофе, бездумно рассматривая знакомый рисунок, и вдруг его пальцы едва не разжались.

– Эта чашка… У меня ведь похожие, да?

– Ты заметил? – Криденс весело сощурился. – Я долго искал такие по всему городу.

А ещё он искал галстук, похожий на тот, что носил Грейвз: Персиваль случайно наткнулся на него в ящике, когда Криденс предложил ему одолжить один из его галстуков. Искал и находил похожие запонки. Подушки из гостиной. Манеру наливать кофе – вот только Грейвз пил сладкий кофе только после сильного магического истощения, когда нужно было срочно восстановить силы. После поимки Гриндельвальда, когда Грейвзу приходилось выдерживать по несколько допросов в день, а, вернувшись домой, ещё и обучать магии Криденса, его магическая сила исчерпывалась почти полностью. Поэтому и только поэтому он полными ложками засыпал в чёрную густую жидкость сахар. Это помогало ему хоть как-то держаться. Он терпеть не мог сладкий кофе.

– Криденс, – упавшим голосом спросил Грейвз. – Что ещё ты помнишь?

Улыбка на лице Криденса погасла, а радость сменилась тревогой.

– Что ещё ты обо мне помнишь? – Повторил Грейвз, пытаясь утихомирить отчаянно колотящееся от дикой догадки сердце.

Криденс напрягся, но, взглянув Грейвзу в лицо, заговорил:

– Ты не любишь никого будить по утрам, но сам встаёшь очень рано. Ты бреешься опасной бритвой, потому что заклинание тебе не нравится. Ты никогда не обедаешь дома, и у тебя там ни крошки съестного. Ты любишь читать, но читаешь подборки дел и почти никогда – книги, потому что тебе некогда. Ты носишь палочку во внутреннем кармане мантии, но иногда прячешь её в рукав. У тебя пара дюжин булавок для галстука, но ты почти всегда носишь только одну, в отличие от запонок. Ты трансфигурируешь нужное из подручных средств, иногда забываешь прочесть “Фините”, а потом ищешь по всему дому потерявшуюся пепельницу.

Криденс продолжал говорить, постепенно увлекаясь всё больше и больше, а Грейвз убеждался в своей правоте. Всё это время он отчаянно жалел себя, считая, что безвозвратно потерял ставшего ему близким и родным юношу, единственного, кто сумел влезть под кожу Персиваля Грейвза, видя в нём не директора департамента магической безопасности, облечённого властью, а человека, взявшегося опекать неприкаянного мальчишку. Он и не подумал, что за десять лет этот мальчишка, отвечавший ему искренней и бескорыстной привязанностью, выросший во взрослого мужчину, отчаянно цеплялся за образ Персиваля Грейвза – того, которого он смог запомнить за три коротких месяца. Он запомнил всё или почти всё, а то, что не запомнил, бессознательно додумал сам. И сейчас этот выдуманный, выстраданный образ рассыпался у него на глазах так же, как рассыпался образ Криденса на глазах у Грейвза.

Криденс замолчал, сглотнул и закусил губу. Он смотрел на Грейвза испытующе, словно пытаясь прочесть его мысли. Грейвз поднялся со стула – Криденс вздрогнул и сделал движение, будто хотел встать ему навстречу, но остался сидеть, не отрывая взгляда от лица Персиваля. Грейвз подошёл, молча обнял его за плечи, прижал к себе и долго гладил по непослушным кудрям и вздрагивающей от бесшумных рыданий спине.

На следующий день Криденс поставил перед Грейвзом чашку, переместив её невербальным Акцио и лукаво, чуть застенчиво, улыбнулся, как улыбался всегда, когда ему удавалось что-то новое. И Грейвз улыбнулся в ответ, заклинанием перекладывая ему на тарелку круассан.

Во время одной из их вечерних прогулок, когда они шли по Бродвею, Криденс взял его за руку. Персиваль вырвал ладонь, но Криденс вновь переплёл свои пальцы с его.

– Видишь? Им всё равно.

Прохожие скользили по ним взглядами, не останавливаясь. Большинству, как и говорил Криденс, действительно было всё равно. Некоторые даже улыбались им.

– Может, они принимают нас за отца с сыном.

– Ты забываешь, что сейчас я выгляжу немного старше, – опять эта улыбка, к которой Грейвз, оказывается, уже успел привыкнуть.

Криденс неожиданно поднял их сцепленные руки, поцеловал ладонь Грейвза и торжествующе улыбнулся. Вот только Грейвз ощущал спиной и другие взгляды – неприязненные и презрительные.

Они с Криденсом по-прежнему приноравливались друг к другу, но Грейвз чувствовал, как что-то изменилось. Теперь, если в речи Криденса проскальзывало “я помню”, он бросал на Грейвза быстрый взгляд, будто проверяя, верно ли его предположение. И такой же неуверенный, но цепкий взгляд преследовал Грейвза почти постоянно. Впрочем, Персиваль полагал, что и сам посматривает на Криденса так же. Они по-прежнему бродили по городу, смотрели немагические фильмы, часами разговаривали по вечерам. Но всё же Персивалю казалось, что напряжённость покидает их – не вся, не сразу, но постепенно, капля по капле, растворяется в душном воздухе нового Нью-Йорка. Или ему хотелось так думать.

В один из таких тихих, расслабленных дней в Конгресс пришло письмо от Ньюта Скамандера, до которого добрались слухи о произошедшем. Ньют ругал Персиваля за то, что тот не написал ему сразу, предлагал любую помощь и собирался приехать, как только сможет. Грейвз быстро написал ответ – с благодарностью и припиской: если у Ньюта не слишком много свободного времени, то он поймёт, если Ньют не сможет к нему добраться. К счастью, с годами Ньют не утратил чуткости, и в следующем письме уже не упоминал о визите, но прилагал адреса тех, кто мог бы помочь Грейвзу в его поисках.

– Когда ты перестал искать путь назад? – спросил Грейвз вечером.

Криденс замер на короткое мгновение, застыл, как застигнутый заклинанием, но быстро сбросил оцепенение.

– Когда понял, что дождаться тебя мне важнее.

К Грейвзу он так и не обернулся. И тот спросил ещё раз:

– Когда?

На этот раз Криденс медленно повернул голову.

– Когда я понял, что здесь гораздо лучше.

Его всегда готовые к улыбке губы словно сломались, сжавшись. Криденс протянул руку и дотронулся до ладони Грейвза.

– Останься.

– Не могу.

– Почему?

Грейвз слишком хорошо помнил юношу, который задавал вопросы, всегда ставившие в тупик своей простотой, наивностью и абсолютной невозможностью дать на них такой же простой, краткий и ёмкий ответ. Почему люди и маги начали воевать? Почему маги не могут излечить болезни немагов и накормить всех голодных? Почему они с Грейвзом не могут быть вместе? Почему сейчас Грейвз не может остаться здесь, в чужом времени, с чужим Криденсом?

Таким ли чужим?

– Ты предлагаешь мне вернуться туда, где мне опять придётся прятаться от всех? От магглов, потому что я маг, от магов, потому что я обскуриал, ото всех – потому что я люблю мужчин, потому что я люблю тебя? Нет. Я отвык прятаться. Я слишком привык быть собой.

“Без тебя”, – услышал Грейвз недосказанное. Услышал это и сам Криденс, и резко дёрнул вверх рукав рубашки. Он положил ладонь на предплечье, и на нём засветились знаки.
– Обет посвящения?

Грейвз, конечно, знал об этих чарах, древних и простых, как всё древнее, и столь же сильных. Непонятно было, откуда узнал о них Криденс. Обет связывал человека с объектом посвящения клятвой верности, односторонним обручением, Непреложным обетом, произнести который можно было в одиночку. Считалось, что принесший обет может заключить брак только с тем, кому он себя посвятил, и только этот человек мог освободить его от обета. Отголоски средневекового служения прекрасным дамам сейчас интересовали разве что романтически настроенных старшекурсников, стремившихся доказать истинную привязанность объекту своих романтических чувств. Так что теперь снимали обет почти сразу, после признания в том, что он был принесён. Древние чары давно превратились из жертвенного сакрального жеста в красивую безделушку для подростков. Поэтому первая реакция Грейвза была естественна – он протянул ладонь и спросил:

– Снять?

Криденс отдёрнул руку и прижал её к груди инстинктивным движением, как ребёнок, защищающий любимую игрушку. А потом заговорил:

– Я был испуганным мальчишкой, мне было девятнадцать, я был один и хватался за любую кроху, связывающую меня с миром, который я считал своим. Тогда я совершил много глупостей, цепляясь за утраченное, я знаю. Но сейчас мне двадцать девять, и это единственное, о чём я не жалею. О том, что заключил свой обет на тебя, – он опустил руку. – Я люблю тебя, Персиваль. Любил и буду любить. Пожалуйста, останься.

Любые слова сейчас упали бы в пустоту. Любые, кроме тех трёх слов, что Персиваль не мог произнести. Не мог позволить себе произнести, не отрезав себе путь отсюда. И он выговорил совсем иное:

– Ты понимаешь, сколько у меня – у нас – обязательств? Там, откуда мы родом?

Криденс так и стоял с горящим на коже знаком, который был виден только ему и Грейвзу.

– Обязательств? Перед ними? Когда тебя, едва живого, вытащили на белый свет, разве они воздали тебе почести, как герою? Нет, они потащили тебя на допрос. Тебя, выжившего после пыток! Они подозревали тебя. Тебя! Они рвали тебя на куски, препарировали, они превратили тебя… Я помню! Я был там! Это я сидел у твоей постели! У меня нет обязательств перед этим миром! И у тебя тоже!

– Ты хочешь, чтобы я выбрал?

Криденс бросился прочь. Он вернулся с огромной папкой и швырнул её на кровать, так, что листы разлетелись по всей комнате.
– Вот. Держи. Здесь всё, что я узнал за те годы, пока ещё пытался вернуться. Если ты так держишься за своё косное, лживое, лицемерное время, если оно тебе так дорого – пожалуйста. Не буду тебе мешать. С чего я вообще взял, что я тебе до сих пор интересен? Из-за того, что ты чуть не поцеловал меня десять лет назад?

Грейвз смотрел на него исподлобья.

– Две недели, – только и сказал он. – Это было две недели назад.

Простые слова, но Криденс опустился на пол рядом с ним, словно игрушка, у которой закончился завод. Его плечи поникли, он потянулся к пальцам Грейвза, однако его рука безвольно остановилась на середине пути.

– Прости, – его голос сорвался. – Прости. Я так устал ждать и терять тебя. Тогда и сейчас. Сейчас ты рядом, но дальше от меня, чем был все эти десять лет, все эти годы. Тогда я мог хотя бы надеяться. Я не могу видеть, как ты уходишь.

Криденс уронил голову на протянутую к Грейвзу руку – правую, на которой гасли знаки. Грейвз сидел, не шевелясь. Ему хотелось обнять Криденса, прижать к себе, дотронуться губами до виска, губ, закрытых тёмных глаз, солгать ему и себе, но он знал, что ложь им не поможет. Он знал, что если дотронется до Криденса сейчас, это свяжет его с этим временем крепче, чем данный Криденсом обет. Понимание того, чем стал этот день для Криденса, обволакивало его, не давая дышать.

Что на самом деле тянуло его назад, кроме чувства долга? Мир устоял. Людей, которых он знал, уже нет. Сможет ли он простить себя, если оставит здесь единственного человека, который не сомневался в нём никогда. Он почти потерял Криденса однажды. Сможет ли он смириться с этим снова? Сможет ли он смириться с этим временем, этим миром, который сопротивляется ему каждой своей частицей? Есть ли ему место где-то, кроме этой комнаты?

Рука Персиваля Грейвза дрогнула. До пальцев Криденса оставалась доля дюйма.

@темы: AU-ау и тёмный лес, фандомные игрища, Фантастические зверушки, fanfiction

---

ФБ-2017, стимпанк-АУ

Начнём, пожалуй, с мимими. Текст, который дался мне легче всего, потому что был написан за один присест за вечер (а начат вообще на работе, но вы этого не читали). Просто я увидела арт  dorkyfox и оно понеслось. Потом, как выяснилось а) у арта было описание, которое не совпало с содержанием моего текста чуть более, чем полностью; б) я видела арт в незаконченном виде и запомнила не совсем так, как он выглядел в итоге, поэтому не стреляйте в пианиста, он играет, как увидел. А текст вызвал у всех то самое мимими.

Название: Под крылом гром-птицы
Размер: мини (3523 слова)
Пейринг/Персонажи: Ньют Скамандер, Персиваль Грейвз
Категория: пре-слэш
Жанр: флафф, Steampunk!AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Механику Ньюту Скамандеру достался дирижабль с характером. И первый помощник капитана — с характером покруче, чем у дирижабля.
Примечание/Предупреждения: 1. Облачно, местами возможен OOC. 2. Тот самый арт от  dorkyfox - вот тут на ФБ



На АОЗ и фикбуке


Над Ньютом Скамандером с детства посмеивались, говоря, что он любит машины больше, чем людей. А Ньют и не отрицал: механизмы представлялись ему более понятными, более логичными и главное — гораздо более беззащитными, чем люди. Люди могли спокойно разобрать любую, даже самую гигантскую и сложную, машину, превратив шедевр в груду искорёженного металла, в то время как машина не могла ответить им ничем.

Почти ничем.

Только Ньют чувствовал, что машины, даже сошедшие с одного конвейера, созданные руками одного и того же конструктора, отличаются друг от друга. У каждой был характер, и каждая говорила на своём собственном языке. Ньют его понимал. Остальные — нет, и над Ньютом смеялись ещё и за это. Ньют не обижался, потому что обижаться на людей за то, что они не в силах что-то услышать, было бессмысленно и даже как-то нечестно.

Назначение на "Тандербёрд", "Птицу-гром", огромный, но по-своему изящный дирижабль, досталось ему почти случайно. В конторе ему даже посочувствовали. "Якорь к земле тебе достался, парень", — с сожалением сказал старый секретарь Пренстон, ведавший распределением механиков. — "Эта птица никогда не взлетит". "Посмотрим", — улыбнулся Ньют.

В двигателе, горелке и винтах "Тандербёрда" не было ничего неисправного, однако он то самовольно добавлял тяги, то отключал один из цилиндров, то вытворял ещё что-нибудь этакое — Ньют называл это "капризничать". Дирижабль пытался ему что-то сказать, и Ньют был уверен, что стоит им провести немного времени вместе, узнать друг друга получше, — и он распознает, что именно. Но пока "Тандербёрд" оставался на земле, а вернее, у мачты: никто не решался поднять в воздух машину, в поведении которой не был уверен. В один день "Тандербёрд" мог пройти вплотную над деревьями, развернуться в воздухе на сто восемьдесят градусов с лёгкостью, какой Ньют не видел ни у одного дирижабля, и пришвартоваться так, что из полной кружки кофе, стоявшей на верстаке, не проливалось и капли. В другой день он, накренясь, полосовал бортом мачту и вёл себя как подбитый, переваливаясь с борта на борт на высоте каких-то пары сотен футов. Ньют метался по машинному отделению, уговаривая дирижабль вести себя потише, показать, что с ним не так, но пока смог понять только одно: против него, механика, "Тандербёрд" ничего не имел. Дело было в чём-то другом.

Ньют разобрался бы в проблемах "Тандербёрда" за недельку-другую, если бы его оставили с машиной наедине.

Вот только вместе с норовистым дирижаблем Ньюту достался такой же первый помощник капитана. Персиваль Грейвз был явно не из тех, кто мог часами вслушиваться в рокот двигателя или зачарованно смотреть на сцепление шестерёнок, поворачивающих вал. Это был человек действия, одновременно сдержанный и порывистый, с постоянно чуть прищуренными сосредоточенными тёмными глазами, в которых Ньют видел огонь. Тот же огонь, что горел в сердце "Тандербёрда".

Персиваль Грейвз не мог находиться на земле, он тяготился ею, метался, как зверь по клетке. Его место было в небе, там же, где надлежало быть "Тандербёрду". Там же, где и Ньюту, только Ньют сомневался, что они с Грейвзом и "Тандербёрдом" одинаково относятся к небу. Для его машины это была жизнь, а для Грейвза — средство. Средство для достижения чего-то, окутанного тайной. В конце концов, Грейзв не был машиной, а значит, Ньют не мог его понять.

Капитана на борту "Тандербёрда" не было. Серафина Пиквери была фигурой весьма известной, и не только среди воздухоплавателей. Ньют удивился, узнав, что именно она управляет "Тандербёрдом", ведь он стоял на земле. Механик задал этот вопрос Грейвзу, но тот в ответ лишь сверкнул глазами: "Не ваше дело, мистер Скамандер. Капитан появится, когда сочтёт нужным, а пока его обязанности выполняю я". По правде говоря, Ньюта это более чем устраивало: с незнакомой Пиквери, окружённой ореолом славы, ему было бы гораздо неуютнее, чем с уже ставшим почти родным Грейвзом. Да, несмотря на все расхождения во взглядах, несмотря на метаемые его глазами молнии, Грейвз нравился Ньюту. Он был слишком похож на "Тандербёрда", и Ньют не мог отделаться от ощущения, что если он поймёт Грейвза, то поймёт и машину.

Или наоборот.

Хотя "Тандербёрд" почти не отрывался от мачты, Грейвз постоянно был на борту. Он находил себе какие-то занятия, а иногда приходил в машинное отделение и наблюдал, не произнося ни слова, — Ньют только спиной чувствовал горящий взгляд. Ньют терпеть не мог, когда кто-то так стоял у него над душой, но когда он оборачивался и собирался попросить первого помощника выйти, то словно спотыкался об этот его пылающий взгляд. И Ньют привык. В дни, когда Грейвз не спускался к нему из рубки, Ньют даже немного скучал его по молчаливому обществу, словно в машинном отделении появилось на одну необходимую деталь больше.

«Нам нужен пробный взлёт», — как-то на исходе третьей недели сказал Грейвз. Ньют кивнул: нужен, значит, будет. «Когда?» — нетерпеливо спросил Грейвз. «По вашему сигналу, сэр», — ответил Ньют.

Он спустился в машинное и погладил двигатель по отполированному боку. «Не подведи, птичка», — шепнул он.

«Тандербёрд» оторвался от мачты легко и свободно, как поднятый ветром лист. Ньют бегал по машинному, проверяя работу систем скорее по привычке, чем по какой-то действительно возникшей надобности. Всё работало идеально слаженно, сегодня «Тандербёрд» был в хорошем настроении и нёсся вперёд, рассекая воздушный поток так гладко и уверенно, как умел только он. Поэтому Ньют удивился, услышав скрип открывающейся двери: обычно к механику заходили тогда, когда возникали проблемы, а их сегодня не было. Ещё больше он удивился, увидев на пороге не рядового члена команды, а самого Грейвза. Грейвз оглядел машинное и остановил взгляд на Ньюте. Тот удивлённо приподнял брови и машинально вытер лоб рукой — наверняка осталась грязная полоса.

«Спасибо», — сдержанно кивнул Грейвз и вдруг улыбнулся. Коротко, нешироко, только дрогнули на мгновение углы губ, но эта улыбка была адресована Ньюту. Или «Тандербёрду». Или им обоим, потому что, закрывая за собой дверь, Грейвз провёл рукой по стойке, неосознанно, словно погладил живое существо.

Наверное, в этот момент Ньют и влюбился в него.

«Тандербёрд» понял всё ещё раньше.

После первого взлёта Грейвз сразу же потребовал полный пробный полёт, сначала — на короткую дистанцию, с минимумом команды. Вообще снять «Тандербёрд» с мачты мог хоть один Ньют, да и управлять полётом из рубки при известной сноровке можно было в одиночку. Почему-то Ньют совершенно не сомневался, что для Грейвза это не составит труда. Он дорого бы дал за то, чтобы оставить машинное и подняться наверх, в рубку, посмотреть на то, как Грейвз направляет махину дирижабля всё выше к облакам, как слушается его руки «Тандербёрд», как сосредоточенно он смотрит вперёд сквозь прочное хрустальное стекло. Про таких, как Грейвз, говорили «родился под штурвалом». Такие, как Грейвз, смотрели вниз только с палубы дирижабля, остальное время их взор всегда был устремлён ввысь, к небу.

Ньюту до дрожи захотелось оказаться вдвоём с Грейвзом там, на высоте, даже если он и не сможет его увидеть, пока они будут разделены десятком переборок. Но просто чувствовать, что в небе они только втроём — он, Грейвз и «Тандербёрд» — уже одного этого Ньюту бы хватило с лихвой.

«Мы можем выйти в пробный полёт малым составом», — предложил он Грейвзу на следующий день. «Насколько малым?» — уточнил Грейвз, чуть прищурившись. Ньют почувствовал, что краснеет, ему оставалось только надеяться, что Грейвз этого не заметит под слоем машинного масла, покрывавшего ньютовы щёки и лоб: он так и не отделался от привычки вытирать лицо тыльной стороной ладони. «Мы с вами вдвоём можем справиться», — как можно чётче и равнодушнее ответил Ньют. «А вы романтик», — сказал Грейвз, снова одарив его тенью своей улыбки.

Теперь лицо Ньюта точно пылало. Он запоздало сообразил, что Грейвз имел в виду эпоху раннего воздухоплавания, когда небольшие суда поднимали в воздух как раз так, на пару — механик и рулевой.

«Думаете, мы совладаем с этой птицей вдвоём?» — спросил Грейвз. Но в его глазах Ньют видел огонь, разгорающийся с такой силой, что ответ уже не был нужен.

Только по пути назад, в машинное, Ньют понял, как Грейвз назвал «Тандербёрда». Он метался между приборами, устанавливая мощность выброса пара, регулируя подачу топлива, и сердце его колотилось, как будто он поднимался в небо впервые. «Он прекрасный человек, правда, птица?» — спросил Ньют у дирижабля, приложив ладонь к переборке. Лист металла едва ощутимо завибрировал в ответ.

Пока дирижабль набирал высоту, Ньют успел поделиться с ним всем. Он рассказал, как горят глаза Грейвза, как на самом деле он любит машины и небо, и как Ньюту хочется оказаться с ним наедине. Что-то он произносил вслух, что-то просто думал, но «Тандербёрд» слушал его, неважно звучали слова в грохоте машинного или только в сознании механика.

И вдруг винты замедлили движение. «Машинное, что происходит?» — раздался голос Грейвза в динамике. «Устанавливаю, сэр!» — крикнул Ньют, бросаясь к распределительным валам. Он проверил всё, но винты продолжали сбрасывать обороты. Температура в оболочке тоже падала. Дирижабль медленно, но верно начал снижение. Наверху, в рубке, Грейзв прикладывал все усилия, чтобы остановить падение, которое превратилось в планирование. Ньют глянул на альтиметр: они шли на двух тысячах футов, но сейчас стрелка неуклонно стремилась к тысяче. «Сэр, машинное рекомендует манёвр снижения», — отрапортовал Ньют. «Рекомендация принята», — ответил Грейвз.

Ньют проверял давление и топливо, убирал жар, и, когда альтиметр показал сотню футов, вырубил двигатель и торопливо пристегнулся к страховочному месту. Раньше ему приходилось делать это только на тренировках, но сейчас, притянувшись ремнями к раме, Ньют не чувствовал страха. Наоборот, к горлу поднималась волна, словно он перепил содовой и отправился кататься на американских горках. Дирижабль тряхнуло, хотя Ньют ожидал более сильного толчка. Альтиметр показал ноль, и Ньют потянулся к кнопке связи.

— С успешным приводнением, механик, — прозвучал голос Грейвза, и Ньюту почудилось, что первый помощник улыбается.

Они на воде? Ньют прикинул, куда их могло отнести, когда винты «Тандербёрда» забарахлили. Небольшой архипелаг островков был единственным подходящим местом, и судя по тому, что Грейвз был спокоен, дирижабль лёг где-то на мелководье. Путаясь пальцами в пряжках, Ньют отстегнулся и первым делом бросился к двигателю. Тот был в порядке, запустить его не составило бы труда. Газ остывал равномерно, давление было в норме, значит, и оболочка не пострадала. Единственной проблемой могли стать винты — и тот факт, что дирижабль находился в воде.

С Грейвзом Ньют столкнулся на выходе. Тот словно сбросил десяток лет: из-под обычной суровости проглядывало что-то, что Ньют не распознал сразу.
— Нас оттянуло к Драй Брейкерс. Но приводнились мы неплохо, гондолой в песок. До острова можно дойти вброд, ну или немного вплавь. Не боитесь промочить ноги? — Грейвз, отпирая наружную дверь гондолы, обернулся к Ньюту.

И тут Ньюта осенило. Мальчишеский восторг, вот что это было. Тот же, что переполнял его самого.
— Никак нет, сэр, — радостно ответил он и плюхнулся в воду, уйдя в неё сразу чуть ли не по шею.

— Я проверю винты! — крикнул он, и пустился вплавь.

Впрочем, с плаваньем у него ничего не вышло: тяжёлые прочные ботинки, служившие верой и правдой в жаре машинного, сейчас тянули на дно, как и опутывавшие тело ремни, не говоря уж о жилете и шейном платке. Но он, наполовину помогая себе ногами, наполовину цепляясь за крепления оболочки, всё-таки обогнул дирижабль с кормы. «Тандербёрд» уткнулся гондолой в дно, задрав зад с винтами в воздух, но оболочка уже начинала выталкивать его из воды, выравнивая дирижабль.
— Умница, птичка, — сказал Ньют, похлопав бок гондолы. — Сберегла хвостик.
— Мистер Скамандер, вы в порядке? — голос Грейвза, приглушённый, но хорошо различимый, облетел гондолу.
— В полном, сэр! — изо всех сил крикнул Ньют.
— Отлично, выбирайтесь на берег. Якорь я бросил.

Ньют ещё раз погладил «Тандербёрда» и отправился назад тем же неловким манером. Ему удалось прокарабкаться примерно четверть корпуса, когда он вновь услышал голос Грейвза, на этот раз гораздо ближе:
— Машинное, вам там помощь не нужна?
— Справляюсь, сэр, — со смехом крикнул Ньют и чуть не ушёл под воду.

На берег он выбрался даже вперёд Грейвза, который задержался на кромке воды и с сумрачным видом принялся выливать из сапог воду.
— Сэр, у вас… неуставной аксельбант, — выпалил Ньют и тут же прикусил язык.

Да, у него в животе по-прежнему лопались пузырьки, да, он помнил выражение лица Грейвза, — но всё-таки это первый помощник, а он всего лишь механик, и даже вынужденное совместное пребывание на безлюдном острове не отменяло субординацию.

Грейвз с явно напускным отвращением скосил глаза на правое плечо, на котором повисла, действительно чем-то напоминая аксельбант, зелёная водоросль.
— И правда, — заключил он, двумя пальцами сбрасывая непрошенное украшение на мокрый песок.

Они уселись на песке рядом, Ньют стягивал свои ботинки, Грейвз освобождался от шейного платка и жилета.
— Доложите состояние судна, — велел Грейвз, задумчиво держа перед глазами жилет, видимо, решая, стоит ли бороться за его спасение.
— Удовлетворительное, сэр. Машинное отделение в полном порядке, оболочка не повреждена, винты тоже. Была бы мачта — взлетел бы хоть сейчас.
— Насколько я вижу, мы попали в прилив, — сказал Грейвз. — Отлив должен начаться за пару часов до рассвета, значит, «Тандербёрд» окажется практически на суше. Не мачта, конечно…
— Предлагаете взлететь с земли?
— С песка, — скрупулёзно поправил Грейвз. — Думаете, у нас есть выбор?

Ньют понурил голову. Эйфория начала улетучиваться, в животе сделала круг последняя бабочка. Он осознал, что его сумасбродная, эгоистичная, безрассудная идея едва не погубила прекрасный дирижабль, едва не угробила их обоих, и наверняка уничтожила карьеру Персиваля Грейвза.

— Можно послать сигнал из радиорубки, — упавшим голосом сказал Ньют. — Я налажу.

И тут Персиваль Грейвз удивил его.
— Зачем? — спросил он.

Ошарашенный Ньют посмотрел ему в прямо в глаза — и удивился ещё больше, увидев их выражение.
— Наши координаты известны, а о деталях нашего тренировочного полёта отчитаемся уже по возвращении.
— Это я виноват, — вновь уронил голову Ньют.
— Не присваивайте себе заслуг старших по званию, — строго произнёс Грейвз. — Решение о вылете малым составом принимал я. Не волнуйтесь, у меня были выговоры и за более серьёзные происшествия.

Он легко поднялся на ноги и огляделся. Ньют последовал его примеру, хотя, в отличие от первого помощника, не успел освободиться от всей намокшей одежды, только снял ботинки. Грейвз в расстёгнутой рубашке, придерживающий двумя пальцами за спиной форменный пиджак, сейчас больше всего был похож на иллюстрацию к приключенческому роману о воздушных пиратах, которых Ньют так любил в детстве.

— Раз мы застряли тут до утра, предлагаю развести костёр. В этой части океана будет довольно холодно ночью, а мы промокли.
— Есть, сэр, — отозвался воспрявший духом Ньют.

Развести костёр из отсыревших веток оказалось гораздо сложнее, чем представлял себе Ньют. Грейвз, предоставив механику мучиться с огнём, развесил промокшие вещи на воткнутых в землю палках, и у Ньюта было подозрение, что они были куда менее сырыми, чем то, что пошло в костёр. Первый помощник распаковал и вытащенный с дирижабля компактный баул с набором для выживания. В нём были консервы в количестве, которого для двоих с лихвой хватило бы на несколько дней, средства первой помощи, которые им нужны не были, и тонкое одеяло, в которое Грейвз тут же завернулся с достоинством и изяществом римского патриция.

Понаблюдав за Ньютом ещё немного, Грейвз недовольно хмыкнул, плечом оттеснил его от сложенных по всем правилам дров, и через пару минут Ньют уже любовался язычком пламени, плясавшим по зеленоватым ветвям, — разумеется, ветки уже успели подсохнуть, и Грейвзу удалось эффектно их разжечь. Солнце почти село, багровые и оранжевые всполохи бежали по океанской глади, а на фоне заката высился стройный силуэт «Тандербёрда». Они доели консервы, разогретые на костре, и Ньют бездумно смотрел на море.

Ньют почувствовал, что Грейвз уселся рядом, и его обдало волной тёплого воздуха, когда тот распахнул одеяло.
— Идите сюда.

Мысли, промелькнувшие в голове Ньюта, не поддавались учёту и контролю, его хватило только на то, чтобы сдавленно спросить:
— Зачем?
— Затем, что вы худой, как каркасные рёбра, и стучите зубами так, что это слышно с материка. Мне не нужно, чтобы мой механик к утру свалился с воспалением лёгких. Кто же тогда осуществит легендарный взлёт с воды? Давайте, я вас не съем.

«А жаль», — невпопад подумалось Ньюту, когда он на одеревеневших ногах пододвигался к Грейвзу. Тот сидел, приглашающе раскинув руки с зажатыми в них полами одеяла, чем-то напоминая гигантскую птицу с эмблемы их дирижабля. Ньют оказался рядом с ним, и только тогда задумался, как же ему устроиться — прислониться к плечу? Однако Грейвз решил всё за него. Ньют и опомниться не успел, как оказался в позе, которую вряд ли представлял себе даже в самых смелых мечтах: ноги Грейвза оказались по обе стороны от его бёдер, а руки уверенно легли вокруг его плеч, запахивая одеяло и одновременно прижимая.
— Вам удобно?
Голос Грейвза звучал спокойно, но Ньют начал дрожать ещё сильнее, потому что чужие губы едва не коснулись его уха и горячее дыхание обдало его теплом. Ньют кивнул, забыв, что Грейвз этого не увидит. Руки обхватили его ещё плотнее и начали растирать — плечи, предплечья.
— Нельзя доводить себя до такого состояния.

Теперь в интонации добавилось укоризны, но Ньют едва осознавал происходящее. На него навалились события прошедшего дня разом: утренний взлёт, они втроём в небе, неожиданное падение «Тандербёрда», и наконец сейчас — он наедине с полуобнажённым Грейвзом, прижимается к нему спиной и ощущает стук его сердца. Быстрый. Очень быстрый. Гораздо быстрее, чем он должен был быть, если только… Ньют едва не отпрянул, но вовремя сдержался. Пальцы Грейвза пробежали по его рукам, ладонь крепко сжала плечо, и ухо вновь обожгло дыханием:
— Так-то лучше. Согрелись?
— Да, — выдохнул Ньют.
— Отлично.

Грейвз шевельнулся, и Ньют подумал, что сейчас он вновь останется наедине с костром и ночной прохладой. Однако Грейвз лишь пододвинул что-то поближе, аккуратно переместил ноги, и вот он уже вытянулся рядом, положив голову на свёрнутую оболочку спасательного набора.
— Устраивайтесь, — сказал он, широким жестом высвобождая половину одеяла.
— С вами? — глупо переспросил Ньют.

Лицо Грейвза приняло скептическое выражение:
— Полагаете, я буду покушаться на вашу честь?
— У вас уже была возможность, — нашёл в себе силы отшутиться Ньют.

Грейвз нетерпеливо махнул одеялом:
— Именно что. Забирайтесь.

Ньют аккуратно улёгся, вытянув ноги и руки по стойке смирно, и, не шевелясь, дал Грейвзу себя укрыть. Даже закутать — первый помощник заботливо подоткнул одеяло Ньюту под плечи.
— Я послежу за костром. Спите.
— А вы?
— Я разбужу вас, когда будет ваша очередь.

Всей левой стороной тела Ньют ощущал успокаивающее тепло Грейвза, который возился, укладываясь и шёпотом чертыхаясь. Ньюта переполняло тепло, не от кожи, хотя и она до сих пор горела там, где её касались руки Грейвза. Тепло поднималось изнутри, растягивало губы в глупой улыбке, и Ньют был благодарен темноте, скрывавшей её. Его мечта, ещё утром казавшаяся совершенно шальной и невыполнимой, сбылась так странно и неожиданно, благодаря случайному капризу дирижабля. «Спасибо, птица», — одними губами произнёс Ньют.

Он думал, что не уснёт, вот так, рядом с горячим телом Грейвза, беспрестанно вертевшегося и задевавшего его то спиной, то локтем. Но сон всё-таки пришёл, и ему снилось, как чужая рука ложится на плечо, как его обнимают, касаясь губами волос.

Проснувшись, он не сразу сообразил, где находится, и привстал, моргая заспанными глазами.
— Доброе утро, машинное!

Грейвз сидел у тлеющего костерка в одной рубашке и закатанных до колен брюках.
— Отлив закончится через полчаса, но наша красавица уже готова в путь.

Ньют вскочил, путаясь в одеяле и одновременно пытаясь пригладить волосы. Грейвз наблюдал за его попытками с нечитаемым выражением лица, но потом поднял руку, потёр щёку и поморщился.
— Вид у нас с вами совершенно неуставной, мистер Скамандер. Приведём себя в порядок на борту. Надеюсь, смена одежды у вас есть.
— Вообще-то нет, — потупился Ньют.

Обычно он, как и все флотские, держал в шкафчике пару рубашек, запасной платок, жилет и сюртук, но в костюме он ушёл с борта «Тандербёрда» позавчера. Поэтому его запасная одежда мало чем отличалась от той, что сейчас сохла на ветках, разве что она не была выкупана в морской воде.
— Моя вам вряд ли подойдёт, — задумчиво сказал Грейвз, меряя Ньюта оценивающим взглядом.

Ньют едва не покраснел снова и приложил ладонь щитком ко лбу, одновременно загораживаясь от Грейвза и вглядываясь в силуэт дирижабля, освещённый восходящим солнцем. «Тандербёрд» завалился набок, оболочка обмякла, что было ожидаемо, ведь газ внутри совсем остыл. Винты едва не касались песка, но в целом дирижабль выглядел почти невредимым.

Когда Ньют обернулся, Грейвз, уже успевший набросить жилет и пиджак, забрасывал песком костерок и пустые консервные банки. Покончив с уничтожением следов их совместно проведённой ночи, он свернул и забросил на плечо одеяло, в свободную руку взял ботинки и бодро зашагал к дирижаблю.

В машинном Ньют всегда чувствовал себя как дома, но сейчас что-то изменилось. Словно в его доме поселился кто-то ещё, не чужак, но желанный гость. И кажется, «Тандербёрд» был не против. Ньют прикоснулся к переборке и прошептал:
— Давай, птица. Взлетим!

Загудели горелки, но двигатели Ньют пока не запускал — сначала машина должна была подняться в воздух. В этом заключалась главная опасность: «Тандербёрд» не был как следует зафиксирован, и стоило подняться ветру, как о мягкой посадке можно было бы забыть.

— Машинное, доложите готовность!
— По вашему сигналу, сэр!
— Ветер ровный, северо-западный, пять футов в секунду, можем начинать подъём.

«Тандербёрд» полежал ещё немного на песке, а потом вздрогнул всем корпусом и оторвался от земли, но вновь опустился, словно вздохнув.
— Машинное?
— Наращиваю давление, сэр!

Во второй раз дирижабль тряхнуло гораздо сильнее, но он поднялся в воздух. Ньют следил за акселерометром, стрелка которого, подрагивая, поползла вверх.

— Машинное, отлично. На сотне футов запускайте винты!

Они летели домой. Ньют присел отдохнуть, и только тогда позволил себе воскресить в памяти события прошлой ночи. Сейчас они казались совсем нереальными от момента, когда «Тандербёрд» начал терять высоту. У Ньюта даже мелькнула мысль, вдруг на самом деле они разбились, и всё это — его бред, галлюцинация, возникшая в отключившемся сознании?

К швартовочной мачте «Тандербёрд» подошёл с изяществом балерины и встал к причалу, едва качнувшись. Грейвз вышел из рубки, сияя белизной свежей рубашки. О вчерашнем напоминали только сизая щетина на щеках и чуть растрепавшиеся волосы, обычно безупречно уложенные. Он положил руку Ньюту на плечо и чуть сжал пальцы:
— Запомните, всё это было моей идеей. Вы просто подчинялись моему приказу. Ясно?

Ньют кивнул.
А Грейвз вдруг улыбнулся — широко и открыто, демонстрируя ровные зубы, и Ньют увидел знакомый огонёк, мелькнувший в тёмных глазах.

Рука Грейвза уже исчезла с его плеча, но Ньют рассеянно смотрел на стену впереди себя невидящим взглядом. Он встряхнул головой и только тут понял, что именно казалось ему странным: вдоль стены висело пятьдесят спасательных наборов, по числу членов команды и возможных пассажиров. Так почему же Грейвз взял с собой только один?

«Тандербёрд» едва заметно дрогнул под его ногами.
— Я понял, птица. Я всё понял.

И Ньют шагнул за дверь, даже не пряча улыбки.

@темы: AU-ау и тёмный лес, Фантастические зверушки, fanfiction

---

И я там был

На случай, если меня кто-то потерял: я торжественно продолбала лето, официально и на ФБ. За команду фантастических тварей - заглавных букв и со строчных.

ФАНТАСТИЧЕСКИЙ ДЕАНОН И КТО ВСЕ ЭТИ ТВАРИ?

Это дало мне многое:
- отпуск, взятый под написание текста (да, сказал бы мне кто о таком пару лет назад, я б пальцем у виска покрутила);
- собственно, написанный назло себе, на радость  Staisy_ макси, ибо если бы не она, шиш бы я что дописала, не первый раз уже человек меня вытаскивает по принципу "тут же всё понятно по сюжету, сейчас допридумаем, что значит "нет"?";
- пару недописей;
- соавторство с потрясающей  ~Хару-Ичиго~, которое непосредственно на ФБ я продолбала, но надеюсь наверстать в дальнейшем;
- текст, который сожрал меня полностью и до сих пор не выплюнул;
- полкило потерянных нервов (см. пункты 1-4);
- несколько очень приятных знакомств (отдельные приветы:  сигарета Эзры Миллера,  dorkyfox,  MeduZZa13);
- и, что совсем внезапно, упадание в Black Sails, и тут даже не скажешь, что ничто не предвещало, ибо предвещало в буквальном смысле всё, от тематики до Тоби Стивенса (или в обратном порядке, если вспомнить мои вопли четыре года назад на объявлении каста). Этого момента я ждала и я его откладывала, но свершилось.

Я не буду раздавать спасибы команде, потому что неловко кого-то забыть. Но дорогая команда, спасибо тебе за то, что ты была, есть и собираешься есть мозг зимой. Я отдельно к текстам ещё напишу оскаровский перечень благодарностей.

Однако отдельное спасибо  because im a lady, благодаря которой три текста стали значительно лучше, чем были.  Staisy_ - и за бетинг отдельно, хотя на её месте я бы этот макси не то что бетить - видеть бы лишний раз не могла)) И ку три раза, уважительное,  Finfleur, которая сделала мне повторную беловую вычитку 45,5 тысяч текста за ночь.

А теперь весёлые ачивки, потому что надо наклеить их на стенку хотя бы виртуально. С пояснениями. Если кликнуть на ачивку, этот бардак развернётся во всей своей красе.

Выдернуто откуда-то из логов. Уже не помню, откуда.




Про "макси-подорожничек" - отзыв кого-то из анонов, сильно согревший мне душу.
Про десять дней... Ну гм, да. Двадцать пять тысяч слов за десять дней в сумме. Учитывая, что текст при этом не шёл вообще, личный рекорд, повторять который я не буду, даже если мне заплатят. Сколько крови я выпила из бедной  Staisy_ и не менее бедной  Finfleur, я даже подсчитать не берусь.


За эту ачивку спасибо Хару. Фраза, которая описывает просто всё. Сразу.


Букет из двух. Хотела написать три, но не срослось.


Гм, туда же.


И немножко из бонуса, который я заслужила (ибо кажется, это мои фразы)) - тут тоже ачивка больше внутри, чем снаружи.

На самом деле 27. Два с половиной часа в обнимку с микрофоном, не предназначенным для записи вообще. Это было эпично и вот тут.

Ну, за ООС тех персонажей, IC которых мы не видели!




Справедливости ради: я только откапывала. Один раз. Потом покажу.


Потому что столько, сколько пишут про гельбус, в два месяца разве что по нарнийским меркам утолкать можно.


Ачивка, которая всегда со мной.


Вы поняли, скоро тут будет большой наплыв букв. Вы предупреждены.

@темы: фандомные игрища, fanfiction

---

Немножко Джерри

Когда хочется джевина, но приходится жить по первому правилу фанфикера.
Исполнение с тура "валентинок" столетней давности.

Канон: Fright Night, We need to talk about Kevin
Персонажи: Джерри / Кевин
Жанр: кроссовер, bloody fluff
Размер: драббл
Примечание: V-53: Джерри/Кевин, H+. Первый совместный день Святого Валентина. Романтика в представлении психопатов и вампиров. (С юмором не задалось).

Джерри уже отбрасывает выпитую досуха субтильную девчонку, когда замечает в конце переулка его. Молодого парня в потёртых джинсах и обтрёпанной толстовке. Это не первый раз, когда Джерри застают за едой, и не первый раз, когда заставший не убегает с криком. Но на лице парня нет ни отвращения, ни ужаса: он наблюдает за Джерри с заинтересованной сосредоточенностью исследователя. Парень ловит взгляд Джерри.

- Оригинальный способ, - говорит он. – Только грязноватый.

Джерри сыт и расслаблен, иначе парень был бы уже мёртв. Чем-то он его забавляет.

- У тебя есть способ получше? – интересуется Джерри.

Парень пожимает плечами и дёргает углом рта, а потом плавным движением снимает что-то с плеча, и Джерри с удивлением узнаёт лук. Грубо сделанный из нескольких деревяшек, но вполне узнаваемый. Парень отвешивает Джерри шутовской поклон, затем выглядывает из переулка, - Джерри замечает на спине у него колчан с несколькими стрелами, - крутит головой и, зафиксировавшись на чём-то, грациозным движением натягивает тетиву. Раздаётся протяжный женский крик. Джерри морщится, парень морщится вместе с ним. Крик всё не умолкает, и Джерри, мгновенно оказавшись рядом с упавшей женщиной, одним движением сворачивает ей шею.

- Неаккуратно, - замечает он.
- Плохое оружие, - равнодушно говорит парень.
- Плохая отговорка, - говорит Джерри.

Парень только ещё раз пожимает плечом и ухмыляется углом рта.

Через пару дней Джерри возвращается в свою берлогу и бросает парню свёрток. Тот разрывает бумагу и вытаскивает лук. Впервые за эти несколько дней Джерри видит на лице парня искреннюю радость.
- Только не смей целиться в меня, - улыбается Джерри. – У меня плохие ассоциации.

Парень поднимает на него глаза, потом встаёт, вскидывает лук и медленно, картинно оттягивает тетиву. Несуществующая стрела смотрит Джерри в сердце. Улыбка парня изгибается вместе с рогами лука.
Джерри оказывается у него за спиной в тот же момент, заламывает руку и скалится ему в ухо. Парень откидывает голову ему на плечо, открывая горло, и довольно щурится, как сытый кот. Джерри вспоминает, что за эти дни так и не спросил его имени.

- Хочешь? – спрашивает Джерри, сам не понимая, почему.

Парень отрицательно мотает головой, растрёпанные длинные волосы щекочут Джерри щёку.

- Не сейчас. У меня пока есть дела на свету.

***
- Идём, - говорит Кевин.
- Куда? – лениво спрашивает Джерри.
- Зову тебя на свидание, - отвечает Кевин со своей обычной кривой недоулыбкой.
- А говорят, что романтика умерла, - говорит Джерри, но встаёт.
- День святого Валентина, - говорит Кевин и поправляет колчан.

Они входят в лес, начинающийся прямо за их домом, проходят несколько шагов и Кевин останавливается.

- Где? – спрашивает Кевин.

Джерри втягивает носом воздух и машет рукой. Кевин срывается с места.

Он останавливается в двух сотнях футов и уже знакомым Джерри движением закидывает руку за спину, безошибочно находя пальцами оперение стрелы. Короткий мелодичный звук – и мужчина падает, не успев даже схватиться за пронзённую грудь. Девушка начинает кричать, но это лес, сегодня здесь все заняты другими делами. Кевин оборачивается к Джерри и делает театральный приглашающий жест:

- Я знаю, что джентльмены предпочитают блондинок.

Джерри улыбается ему, демонстрируя клыки, и в следующее мгновение уже вонзает их в шею жертвы. Кевин подходит ближе, опирается плечом о дерево и наблюдает за тем, как Джерри пьёт, со странным выражением лица. Джерри считает, что так в исполнении Кевина выглядит умиление.

***

Джерри никогда не целует его, лишь мимоходом касается плеча, щеки, проводит пальцем по губам. Настоящие поцелуи – это только для жертв, к ним Джерри приникает с нежностью и страстью любовника. Кевина возбуждает Джерри, но не тогда, когда он впивается в шею жертвы, а тогда, когда только смотрит, готовясь к броску, и его глаза заливает тёмным, клыки удлинняются, а на бледной коже проступают ярко-синие вены. Джерри – идеальный хищник, каким Кевину никогда не стать. Но Кевин – идеальный охотник, а значит, вместе они – идеальная пара.

@темы: crossover and over, and over, отпустите меня в кобелятню, свуны мои тяжкие, fanfiction

---

Немножко Джерри

Когда хочется джевина, но приходится жить по первому правилу фанфикера.
Исполнение с тура "валентинок" столетней давности.

Канон: Fright Night, We need to talk about Kevin
Персонажи: Джерри / Кевин
Жанр: кроссовер, bloody fluff
Размер: драббл
Примечание: V-53: Джерри/Кевин, H+. Первый совместный день Святого Валентина. Романтика в представлении психопатов и вампиров. (С юмором не задалось).

Джерри уже отбрасывает выпитую досуха субтильную девчонку, когда замечает в конце переулка его. Молодого парня в потёртых джинсах и обтрёпанной толстовке. Это не первый раз, когда Джерри застают за едой, и не первый раз, когда заставший не убегает с криком. Но на лице парня нет ни отвращения, ни ужаса: он наблюдает за Джерри с заинтересованной сосредоточенностью исследователя. Парень ловит взгляд Джерри.

- Оригинальный способ, - говорит он. – Только грязноватый.

Джерри сыт и расслаблен, иначе парень был бы уже мёртв. Чем-то он его забавляет.

- У тебя есть способ получше? – интересуется Джерри.

Парень пожимает плечами и дёргает углом рта, а потом плавным движением снимает что-то с плеча, и Джерри с удивлением узнаёт лук. Грубо сделанный из нескольких деревяшек, но вполне узнаваемый. Парень отвешивает Джерри шутовской поклон, затем выглядывает из переулка, - Джерри замечает на спине у него колчан с несколькими стрелами, - крутит головой и, зафиксировавшись на чём-то, грациозным движением натягивает тетиву. Раздаётся протяжный женский крик. Джерри морщится, парень морщится вместе с ним. Крик всё не умолкает, и Джерри, мгновенно оказавшись рядом с упавшей женщиной, одним движением сворачивает ей шею.

- Неаккуратно, - замечает он.
- Плохое оружие, - равнодушно говорит парень.
- Плохая отговорка, - говорит Джерри.

Парень только ещё раз пожимает плечом и ухмыляется углом рта.

Через пару дней Джерри возвращается в свою берлогу и бросает парню свёрток. Тот разрывает бумагу и вытаскивает лук. Впервые за эти несколько дней Джерри видит на лице парня искреннюю радость.
- Только не смей целиться в меня, - улыбается Джерри. – У меня плохие ассоциации.

Парень поднимает на него глаза, потом встаёт, вскидывает лук и медленно, картинно оттягивает тетиву. Несуществующая стрела смотрит Джерри в сердце. Улыбка парня изгибается вместе с рогами лука.
Джерри оказывается у него за спиной в тот же момент, заламывает руку и скалится ему в ухо. Парень откидывает голову ему на плечо, открывая горло, и довольно щурится, как сытый кот. Джерри вспоминает, что за эти дни так и не спросил его имени.

- Хочешь? – спрашивает Джерри, сам не понимая, почему.

Парень отрицательно мотает головой, растрёпанные длинные волосы щекочут Джерри щёку.

- Не сейчас. У меня пока есть дела на свету.

***
- Идём, - говорит Кевин.
- Куда? – лениво спрашивает Джерри.
- Зову тебя на свидание, - отвечает Кевин со своей обычной кривой недоулыбкой.
- А говорят, что романтика умерла, - говорит Джерри, но встаёт.
- День святого Валентина, - говорит Кевин и поправляет колчан.

Они входят в лес, начинающийся прямо за их домом, проходят несколько шагов и Кевин останавливается.

- Где? – спрашивает Кевин.

Джерри втягивает носом воздух и машет рукой. Кевин срывается с места.

Он останавливается в двух сотнях футов и уже знакомым Джерри движением закидывает руку за спину, безошибочно находя пальцами оперение стрелы. Короткий мелодичный звук – и мужчина падает, не успев даже схватиться за пронзённую грудь. Девушка начинает кричать, но это лес, сегодня здесь все заняты другими делами. Кевин оборачивается к Джерри и делает театральный приглашающий жест:

- Я знаю, что джентльмены предпочитают блондинок.

Джерри улыбается ему, демонстрируя клыки, и в следующее мгновение уже вонзает их в шею жертвы. Кевин подходит ближе, опирается плечом о дерево и наблюдает за тем, как Джерри пьёт, со странным выражением лица. Джерри считает, что так в исполнении Кевина выглядит умиление.

***

Джерри никогда не целует его, лишь мимоходом касается плеча, щеки, проводит пальцем по губам. Настоящие поцелуи – это только для жертв, к ним Джерри приникает с нежностью и страстью любовника. Кевина возбуждает Джерри, но не тогда, когда он впивается в шею жертвы, а тогда, когда только смотрит, готовясь к броску, и его глаза заливает тёмным, клыки удлинняются, а на бледной коже проступают ярко-синие вены. Джерри – идеальный хищник, каким Кевину никогда не стать. Но Кевин – идеальный охотник, а значит, вместе они – идеальная пара.

---

С днём рождения, мистер Фаррелл

Сегодня исполнился 41 год ещё одному любимому ирландцу. Да что там, самому любимому после Оскара Уайлда на нынешний момент.
С днём рождения, мистер Фаррелл.
Мы со  Staisy_ приготовили немножечко подарков самим себе, накидали это в нашу группу двинутых переводчиков. Выложу и сюда, ибо обещала.

Одно забавное, одно - пиршество для глаз и одно - для души. То, что для души, - потрясающие полчаса, в течение которых перед нами разворачивают если не всю душу, то по крайней мере её часть.

Начнём с порнографии прекрасного для самых маленьких.

перейдём к чистой эстетике

Для журнала Flaunt был отснят совершенно обалденный фотосет, к которому было сделано два видео из вроде бы похожих, но совершенно по-разному смонтированных кадров. Одно - чистый визуал и музыка, второе, вот это - с обрывками интервью Колина. Звучит временами почти бессмысленно, но на удивление поэтично.

то самое, для души

Полчаса беседы с Тэвисом Смайли, которые выбили из колеи даже ведущего. Он явно не ожидал такой откровенности и таких философских тем в беседе, которая изначально должна была быть посвящена только второму сезону True Detective. Тут и про суть актёрства, и про поиски себя, и про несостоявшуюся футбольную карьеру, и про что только не.

@темы: субтитры, отпустите меня в кобелятню, засвунился сам - засвуни товарища, свуны мои тяжкие, ай ноу инглиш вери бэд, наговорила роща золотая, мистер Фаррелл

---

Хэдканончики ©

Поскольку я давным-давно испросила у  Файмор разрешения использовать её замечательный способ изложения хэдканонов не связанными между собой отрывками, заметками на манжетках и драббликами, грех не приложить его к действительности. Способ этот дико раскрепощает, как будто просто пересказываешь что-то друзьям, почти игнорируя форму и логические связи, сосредотачиваясь на содержании. Не десять страниц текста, а три строки. И вроде отпустило. Здорово же. Правда, испрошала я разрешения, имея в виду немного другой хэдканон, непосредственно про мистера Грейвза, Криденса и Ньюта, про которых у меня лежит долгострой. Но так получилось, что эта история движется сразу в нескольких таймлайнах, один из них дико апокрифичный и проходит в моей личной библиотечке хэдканонов как "семья мистера Грейвза: постканон". До сих пор не знаю, АУ это от собственно фанфика или всё-таки не АУ. Вы предупреждены.


Подумав, пролог убрала, потому что иначе потом не так интересно будет.

кусок раз - начало

***

Дело было лет через пять после усыновления Криденса мистером Грейвзом, то есть году примерно в 1931. Мистер Грейвз отправился в Европу по каким-то делам, связанным не то с заданием МАКУСА, не то с личной вендеттой времён ещё Первой Мировой, не то и тем и другим сразу. Пропадал он пару месяцев, вести доходили в основном даже не от него, а от Скамандеров, по очереди: когда от Ньюта, когда от Тесея. Криденс не то чтоб волновался, всё-таки большой уже мальчик, двадцать два года, работа в аврорате, хоть и на бумажной пока должности. В постоянном надзоре старших, то есть старшего, уже не нуждается, совладал с собой и собственной магией. К постоянным отлучкам Грейвза тоже привык, один в доме больше оставаться не боится, дом его признал. Но всё-таки предпочёл бы, чтобы Грейвз был рядом, чтобы было, с кем посоветоваться, если он опять совершит что-то, не укладывающееся в каноны классической магии, ну и чтобы прикрыл заодно. Да и вообще рядом с Грейвзом теплее и уютнее. Главный modus operandi Криденса: пока нельзя выдавать себя и вообще вести себя надо тихо, как у Мэри-Лу в чулане. Пока надо постепенно приучать окружающих к тому, что его магические способности несколько отличаются от общепринятых. Очень постепенно, сейчас пусть лучше сомневаются в том, есть ли эти способности у него в принципе. Потом, через время, когда Грейвз решит, что в МАКУСА все просветлились настолько, чтобы принять Криденса таким, каков он есть, и перестали коситься на него, как на "мальчишку начальника", тогда они и явят миру одного из сильнейших неклассических магов. А пока Криденсу надо просто быть сообразительным и исполнительным парнишкой, и не пытаться заехать в лоб любому, кто за его спиной бросит что-нибудь неуважительное об отце. И ладно бы заклинанием в лоб заехать, а так, совершенно по-немажески, кулаком.


Так вот, Грейвз исчез на пару месяцев, а потом вернулся, причём не один, а в обществе девушки. Криденсу он её представил как Серенити Небьюлус, сказал, что она будет жить в их доме, но это секрет. К секретам Криденс привычный, сам чуть ли не год был личным секретом мистера Грейвза. Его куда как больше интересовало сколько же этой девушке лет: вроде как ненамного старше его самого, а вроде и ненамного моложе Грейвза. И кто эта девушка вообще, кстати сказать.

кусок 2

***
Грейвз до сих пор пользуется Криденсом как психологическим оружием. Стоит произнести при ком-то из высших чинов "мой сын", как лица у них сразу же вытягиваются. Грейвзу созерцание этих физиономий доставляет почти садистское удовольствие, хотя дома что Грейвз, что Криденс несколько стесняются называть друг друга "по-родственному". Криденс до сих пор боится спугнуть собственное счастье, Грейвз... Грейвз просто никак не может привыкнуть, хотя связь между ними гораздо крепче, чем между иными кровными родственниками, и в этом он не сомневается. А когда у Криденса иногда чуть ли не случайно в разговоре вырывается "отец" или "папа", у Грейвза, конечно, ком в горле не встаёт, но невидимый посторонним связующий знак на руке словно теплеет.

кусок 3

***
В Минмагии к Криденсу относятся так, как относились бы к любому не слишком богато одарённому сыночку начальника: со скрытым презрением, слабо скрываемой неприязнью и совершенно нескрываемым чувством превосходства. Отдельная тема для проходок окружающих в присутствии Криденса - это его волшебная палочка. Она у него отцовская (на эту тему я пока надеюсь отдельно пройтись в большом тексте, поэтому тут пока не буду). Палочку Грейвза "в лицо", разумеется, помнит весь Конгресс. А тут каждый день как пощёчина общественному вкусу: палочкой одного из самых сильных магов Штатов машет некий сутулый недоучка, каким-то чудом к этому магу втеревшийся в доверие (а то и в постель, очень тихо шушукаются в курилках). Криденс эти разговоры прекрасно слышит, слух у него хороший даже без магических примочек, но, памятуя отцовский наказ "не высовываться", молчит.

Однажды, впрочем, его прорвало. Очень некрасиво, с истерикой, со слезами и стихийными выбросами магии, но хотя бы дома. Дотерпел. Грейвз внимательно выслушал, дождался, пока салюты с фейрверками закончатся, убрал последствия, усадил Криденса на диван, сел рядом сам, обнял за плечо и почти между делом заметил, что палочка от одного мага к другому переходит обычно в одном случае: победа на дуэли. А если он будет каждый раз обращать столько внимания и тратить столько сил на завистливую шушеру, то перестанет контролировать себя и свою магию, и чем это закончится, всем понятно.

Криденс всё понял и осознал. И потому в следующий раз, услышав очередной пассаж на тему палочки, развернулся и очень чётко предложил у него эту палочку забрать. Как положено. Через дуэль. И что к этой дуэли он готов прямо здесь и прямо сейчас. Что-то в лице Криденса заставило собравшихся усомниться в том, что победить "сутулого недоучку" будет так просто, как казалось на первый взгляд. Поэтому группа рассосалась сама, бросив на прощание парфянскую стрелу: "ну, будь я сыном начальника...". Криденс, оставшись один, неожиданно озорно улыбнулся, совершенно без питетета подкинул палочку на ладони, и запустил несколько пляшущих огоньков "Люмоса" просто так, невербально и с руки. На его счастье, видел это только проходивший мимо эльф-служитель, а то вопросы к не в меру одарённому беспалочковой магией юноше могли возникнуть гораздо раньше, чем планировал батюшка оного юноши.

кусок 4

***
Девушка, привезённая Грейвзом, Криденса не то чтобы очаровала - скорее ошеломила. Сначала она обняла Криденса, причём не так, как он привык, а очень крепко, и сказала: "Рада познакомиться, я столько о тебе слышала!". Криденс застыл статуей, потому что обнимался он до тех пор в основном с Куинни и очень изредка - с Тиной. Поведение Серенити не было похоже ни на одну, ни на другую, ни даже ни на одну из дам, работавших в Конгрессе, включая дам-авроров. Серенити почти сразу втянула Криденса в разговор о магических животных Европы, Криденсу тема была понятна и интересна, и только после того, как домашняя эльфа сопроводила Серенити в её комнату, Криденс наконец осознал, кого же она ему напоминает. Серенити ("Просто Нит!" была громче, резче и словоохотливее, но в остальном она была очень походила на Ньюта Скамандера. Который, как Криденс прекрасно осознавал, из общепризнанной картины мира вываливался, как просо из решета.

Грейвз, почти не принимавший участия в первом разговоре Нит и Криденса, посмотрел на сына выжидательно. Тот скопировал его взгляд (тут Грейвз в очередной раз понял, как хорошо воспитывает наследника). После этого Грейвз в стиле министерской сводки объяснил, что у мисс Небьюлус определённые проблемы, её преследуют те же люди, что охотились за Криденсом, и поэтому она нуждается в их защите. Криденс задал логичный вопрос, почему об этом не должен знать Конгресс - про себя-то Криденс всё прекрасно понимал, но вот в Нит ничего, кроме смутного ощущения, что она "не такая", на первый взгляд не было. Грейвз ответил, что это временная мера, но по неназываемым причинам совершенно необходимая. Криденс сказанное очень внимательно обдумал, поскольку с неназываемыми причинами неоднократно сталкивался, и молча кивнул.

Так в доме Персиваля Грейвза появился ещё один постоялец.

кусок 5

***
С работы Криденс обычно приходил пораньше Грейвза, но иногда случалось, что приходилось задерживаться. Грейвз очень строго относился к тому, что он называл "вливанием в коллектив", поэтому на всех днях рождениях, отмечаний имянаречений и помолвок, государственных праздниках и обычных бытовых попойках Криденсу приходилось бывать и даже изображать активное участие. С последним было особенно сложно, потому что пить Криденс не любил и не умел - осталось от старой жизни, а отсиживаться в углу со стаканом сока в руках было ещё хуже, чем пропускать празднество вовсе. Его не слишком задевали презрительные взгляды, он вообще почти спокойно пропускал мимо ушей то, что относилось лично к нему, вскидываясь только тогда, если слышал что-то, касающееся самого Грейвза. Просто он осознавал, что в понятие "влиться в коллектив" вряд ли входит сбор коллекции шуточек про великовозрастного девственника-скромника-недотрогу. Так что Криденсу приходилось напрягать все свои (небогатые) навыки к коммуникации и изображать вовлечённость в процесс. Уставал он от этого сильнее, чем от нескольких часов в зале для тренировок с Грейвзом.

Первое время, пару лет назад, он немного ныл на тему того, как ему сложно, неприятно, неловко и вообще зачем. Грейвз приводил различные аргументы, увещевал, рассказывал о принципах взаимодействия отделов в Конгрессе. Пока однажды за ужином Криденс опять не завёл шарманку на тему того, как сложно мальчику-социофобу в снобистском магическом сообществе (не такими словами, конечно, но суть сводилась именно к этому). Грейвз со звоном поставил чашку на блюдце и посмотрел Криденсу прямо в глаза. Криденс, вопреки прежней привычке, взгляд не отвёл.
- Я тебе говорил, что работать в аврорате гораздо сложнее, чем ты думаешь?
Криденс коротко кивнул.
- Говорил, что работа в аврорате не сводится к героической беготне за нарушителями с палочкой наперевес?
Криденс сжал губы.
- Ты себе не представляешь, сколько времени мне приходится проводить на совещаниях, суть которых сводится к пересказыванию уже известного и оглашению очевидного. Это время можно было бы потратить с гораздо большей пользой, но я должен присуствовать. Почему? Потому что таков порядок, и нарушить его - значит, нарушить работу всего Конгресса. Конгресс - это работа людей, Криденс. И тебе предстоит в первую очередь работать среди людей. А для этого тебе надо узнать их, лучше, чем самого себя, чтобы понимать, кому ты можешь оставить тыл в опасный момент, а к кому лучше не поворачиваться спиной даже в мирное время. Это сложнее, чем обучиться окклюменции, и я понимаю, что тебе это вдвойне сложно. Но этого за тебя никто сделать не сможет. Либо ты справишься, либо нет. Я уверен, что справишься. Ты же сумел выжить в приюте и ужиться со мной.
Криденс едва заметно выдохнул и тут же фыркнул.
- Что?
- Ну, я слышал на днях... Краем уха, случайно. Что с тобой могут ужиться только авгури и мадам президент.
- Насчёт авгури понятно, я мрачным толкованием любого пророчества ещё в школе славился. Мне непонятно, откуда такие мысли про мадам президента.

6 - все сразу

***
Несколько раз, приходя с работы, Криденс натыкался на дико уставших, но оживлённо обсуждающих что-то отца и Серенити. При виде Криденса они обычно очень профессионально и незаметно переводили разговор на другую тему, но такую подмену тем Криденс научился подмечать очень давно. Поэтому однажды, когда он не застал ни Грейвза, ни Нит в обозримых помещениях дома, он поинтересовался у Квирри, где они. Квирри с присущим ей достоинством профессионального дворецкого ответствовала, что хозяин дома и гостья в зале для тренировок. Криденс спустился в зал и застыл на пороге.
Нет, он знал, что мистер Грейвз - очень сильный и умелый аврор. И в деле он его видел, потому что боевой магии его Грейвз начал учить почти сразу, в этом же самом зале. Поразило его другое. По залу фурией металась Серенити, и с её ладоней - именно ладоней, не палочки! - срывались заклятия, половины которых Криденс определить не мог даже приблизительно. И насколько он мог судить, отражение этих заклятий отцу давалось очень нелегко. И лицо Серенити было совершенно другим - очень жестоким и старым. Криденс впервые за время их недолгого знакомства вдруг понял, насколько Серенити старше него. Криденс попятился и потянул за собой дверь, но в этот момент приглушённые хлопки и звон замолкли. Криденс замер.
- Твой первый ученик, - вполголоса сказал Грейвз, нарочно не глядя в сторону застывшего в дверях Криденса.
- Ты уверен?
- Совершенно. Я его чему-то, смею думать, научил. Твоя очередь.
- Мне... - Серенити запнулась на слове, что для неё было равноценно абсолютной дезориентации.
- Боишься?
- Ещё как! А если с ним что-то случится?
- Разве с кем-то случалось?

Серенити замерла, вытянулась и сжала зубы.
- Прости. Я не хотел.
Грейвз протянул к ней руку, но Серенити дёрнула плечом, сбрасывая его ладонь, и молча направилась к двери. Криденс посторонился, пропуская её, потом вопросительно посмотрел на отца. Грейвз отрицательно покачал головой: "Не сейчас".
К ужину Серенити вышла как ни в чём не бывало, начала тормошить Криденса, заставляя его пересказывать в лицах перепалки в секретариате аврората. Криденс отвечал почти автоматически: у него из головы не выходило то страшное выражение лица, которое совершенно не вязалось с привычным ему обликом Серенити.

кусок 7

***
А примерно два месяца назад, на улочке небольшого городка на границе Украины и Польши бородатый мужчина в потёртой рабочей куртке и низко надвинутой на лоб кепке схватил за локоть идущую мимо девушку и потащил за собой в подворотню. Девушка, вопреки обычной для девушек практике, не стала кричать и вырываться, а вместо этого сделала какое-то неуловимое движение рукой, но рука её была перехвачена, а мужчина тихо прошептал ей на ухо несколько слов. Девушка замерла и позволила втянуть себя в тёмный проулок между домами и даже прижать к стене - впрочем, мужчина просто прижал руку к стене над её плечом и склонился низко к её лицу, так, чтобы заглянувший с улицы случайный прохожий быстро понял, чем тут занимаются, и счёл за благо не вмешиваться.
- Откуда вы, я поняла, - тихо сказала девушка. - Но кто вы, вы не сказали.
- Друг. Но этого вам, полагаю, недостаточно?
Девушка хмыкнула.
- Я только что чуть не пропорола вам лёгкое и печень.
- Я оценил вашу технику. И весьма признателен, что вы обошлись без магических сигнатур. Нам есть, где поговорить?
- Вы уверены, что нам есть, о чём разговаривать?
- А разве не этим мы занимаемся последнюю пару минут?

Девушка прищурилась и внимательно вгляделась в серьёзные карие глаза, а затем мотнула головой:
- Если я ещё не валяюсь связанная в каком-нибудь подвале, значит, вы и вправду хотите только поговорить. Идёмте.

Вообще Персиваль Грейвз прибыл в Европу инкогнито совсем с другой целью, но в дело вмешалась несвоевременная удача Ньюта Скамандера. Он случайно обнаружил раненого вольпертингера, которого явно кто-то пытался вылечить. Не слишком умело, но старательно. Сложив в уме два и два, он быстро связался с Грейвзом и сообщил, что интересующая его зверушка найдена, но продемонстрировать места её обитания мистер Скамандер хотел бы лично, поскольку она запрещена к ввозу в Соединённые Штаты. Мистер Грейвз, который на тот момент уже был совсем не в Штатах, отозвался мгновенно, а дальше на помощь пришёл Тесей, которого Ньют тоже известил. Тесей, от души поржав над выбранным Грейвзом образом ("если ты ставил целью склеить как можно меньше дам, то тебе почти удалось!"), подключился к поискам и вдвоём они довольно быстро вышли на нужный след, учитывая предоставленный Ньютом ареал обитания вышеупомянутого вольпертингера. Дальше Грейвз из соображений безопасности действовал один.

Вопрос "что меня выдало" был вторым, который задала Серенити Грейвзу. Услышав историю о вольпентингере, она долго и почти истерически хохотала, под конец сказав, что после всего было бы очень смешно попасться именно на таком: на добром деле. Потом уже Грейвз объяснил, кто он, вернее, откуда он, не раскрывая своей истинной должности, хотя ему показалось, что собеседница догадывается, что он не самая мелкая сошка в американском министерстве магии. Когда он изложил планы по перемещению Серенити на территорию США, она посмотрела на него, как на умалишённого.
- Я пряталась в этой дыре больше пяти лет, а вы хотите вытащить меня на солнышко, на всеобщее обозрение? Если бы я захотела покончить с собой, я бы выбрала что-нибудь более быстрое и менее мучительное.
- Считаете, что я проделал весь этот пусть исключительно для того, чтобы облегчить старания вашим преследователям, с любой стороны? Мне достаточно было, знаете ли, просто прислать одно небольшое письмо.
Серенити закусила губу.
- Ладно. И что вы захотите от меня взамен? На рыцаря без страха и упрёка вы похожи не больше, чем я - на беззащитную деву в беде.
- Я много слышал и читал о том, на что вы способны. Ваши знания...
- Уверена, вы не хотите знать и половины того, о чём читали.
- Даже второй половины будет более чем достаточно.
- А если я откажусь?
- Останется на вашей совести.
- А если я откажусь от вашего предложения вообще?
Нельзя сказать, чтобы Грейвз всерьёз рассматривал такой вариант развития событий. В его представлении живое существо должно бежать от опасности при первой же представившейся возможности, но он не рассчитал, что имеет дело с живым существом, привыкшим бежать по направлению к опасности. Он смерил девушку взглядом - мерить особенно было нечего, высоким ростом она не отличалась, и почти неожиданно для себя сказал:
- Значит, мне всё-таки придётся везти вас силой.
С юмором у Серенити всё было в порядке. Силу применять не пришлось.

кусок 8

***
Грейвз предпочёл путешествовать инкогнито, чтобы не привлекать лишнего внимания, поэтому Серенити сопровождал в том же образе, в котором и встретил. К дому он аппарировал в том же виде. Так что Серенити привыкла к симпатичному, но внешне ничем особо не примечательному бородатому человеку, втащившему её в подворотню. А вечером первого же дня в столовую, где был накрыт ужин, вышел статный, словно с киноафиши, чисто выбритый и стильно причёсанный красавец-мужчина в идеально сидящем элегантном костюме. Проникнувшись метаморфозой и особенно тем, что в ней не было задействовано ни грана магии, Серенити громко присвистнула. Чем произвела неизгладимое впечатление Криденса, причину свиста не понявшего, но мастерство оценившего.

кусок 9

***
Пока Нит была фактически заперта в доме Грейвза, ей пришлось выдержать одно из самых тяжёлых противостояний в жизни. Противником Нит выступила Квирри - домашний эльф мистера Грейвза. Вернее, не так. Квирри была свободным эльфом, самостоятельно и исключительно по доброй воле выбравшим присмотр за домом мистера Грейвза.
Эльфы в Соединённых Штатах, конечно же, были, но в силу ряда причин "на волю" они попадали гораздо проще и чаще, чем в консервативной старушке-Европе. Свободный эльф мог устроиться на работу, некоторые возвращались к прежним "работодателям", некоторые искали счастья на стороне. Некоторые эльфы и вовсе отказывались от вольной просто потому, что им она нужна не была.
В доме Грейвза было четверо эльфов. После смерти родителей Персиваль сразу же отпустил весь квартет на все четыре стороны, то есть привёл в МАКУСА, официально оформил и тут же предложил желающим устроиться на работу прямо здесь. Какую-никакую, а ответственность он за них чувствовал. Трое согласились, один - самый пожилой, сказал, что здесь слишком суетно и отправился к знакомым, работать в кафе. Грейвз это кафе потом обходил стороной, просто чтобы лишний раз воспоминания в голову не лезли.

Когда Грейвза на руках притащили в медчасть МАКУСА после его чудесного спасения из камеры, где его с пятизвёздочным комфортом разместил Гриндевальд, и когда он оклемался до такой степени, что колдомедикам перестало хватать сил отбиваться от жаждущего выписки пациента, вездесущая Квирри протиснулась к мадам президенту и изъявила желание помочь ухаживать за мистером Грейзом, потому что и дом она знает, и мистер Грейвз ей не чужой, она его вот такусеньким помнит, и в снадобьях она разбирается, хоть кого спроси. Последнее, что нужно было Серафине Пиквери на тот момент, - это разборки с эльфом, к тому же, если уж на то пошло, Квирри действительно представлялась идеальной кандидатурой на роль круглосуточной сиделки, которую можно было не подозревать в том, что она шпионит на врага.

Дома, когда Грейвз открыл глаза в первый раз и обнаружил у постели умилённо глядящую на него Квирри, он решил, что всё ещё бредит. Когда он открыл глаза второй раз и понял, что это явь, он не так чтобы заскучал по прежним денькам в изолированной комнате с Гриндевальдом в качестве дизайнера и метрдотеля, но - за вычетом Гриндевальда - комната показалась ему в целом не такой уж неуютной.

Неизвестно, есть ли у домашних эльфов разделение на национальности, но если бы таковое было, то Квирри была бы итальянкой. Или еврейкой. Потому что у этих двух народов есть уникальный типаж "итальянская/еврейская мама". Тот самый, который "с троллем можно хотя бы договориться". И хотя после официального освобождения Квирри чопорно именовала мистера Грейвза не "хозяин, а "сэр", в душе она была уверена, что опека мистера Грейвза - её прямая обязанность, потому что это ведь она его вырастила. (На деле Квирри была всего на пару лет старше Грейвза, но её картину мира такие мелочи совершенно не искажали).

Так или иначе, именно трудами Квирри Грейвз оказался на ногах значительно быстрее, чем пророчили колдомедики. Возможно, дополнительным стимулом для выздоровления послужило непреодолимое желание Грейвза побыстрее оказаться в родном кабинете и подальше от бульонов, пирогов, накрахмаленных простыней и прочих непременных атрибутов домашнего уюта, вышибить которые из мировоззрения Квирри было не проще, чем подвинуть "Вулворт-билдинг" вручную. Уговорить Квирри вернуться назад в Конгресс было задачей примерно столь же выполнимой. Поэтому Грейвз махнул рукой и смирился с тем, что в доме теперь были обжиты больше трёх комнат, утром на завтрак кроме кофе и условно поджаренного тоста его ждало три-четыре, а в дни особого вдохновения у Квирри - и пять-шесть блюд, а вечером после возвращения с работы можно было при желании прихватить домой половину отдела, потому что сожрать наготовленное одной человеческой особи было не под силу ни при каком стечении обстоятельств. Правда, после появления Криденса взгляды на последний постулат Грейвз слегка пересмотрел. Оказалось, что под силу. Не всё, но больше половины.

Серенити с Квирри сначала столкнулись так, что клочки полетели по закоулочкам. У Квирри было своё представление о том, как должна выглядеть дама, гостящая в доме, что именно этой даме нужно и как именно дама должна себя вести. У Нит, которая с домашними эльфами до этого дела практически не имела, не то происхождение и не тот образ жизни, представления с представлениями Квирри совпадали примерно как рационы пушишек и вампусов. То есть никак не совпадали. Так что поутру не найдя собственных штанов, но обнаружив вместо них чудесное платьице, Нит отправилась на поиски родной и любимой одежды. Квирри, в своё время подобным образом ненавязчиво обновившая гардероб Криденса (под девизом "гость дома Грейвзов должен выглядеть подобающе") была оскорблена в лучших чувствах.

Недоразумение не сразу, но уладили, штаны и отсутствие букетиков в спальне Нит отвоевала. А потом посвятила Квирри в тайны восточноевропейской кухни - к удовольствию самой Квирри и восторгу Криденса.

кусок 10

***
Криденс сильно задумался над тем, откуда у Серенити такие познания в боевой магии. Грейвз ни разу не обмолвился о том, что она была аврором или кем-нибудь ещё, кто имеет дело с такими заклинаниями. Значит, как-то обучилась самостоятельно. И тут Криденса прошибла острая зависть, потому что он-то самостоятельно научился разве что распыляться в большое чёрное слабоуправляемое облако (которое сейчас находилось под строжайшим запретом) и зажигать беспалочковые Люмосы. Ну, ещё слегка освоил всякие беспалочковые Акцио, но с ними до сих пор иногда получалось неловко: стоило немножко задуматься и не рассчитать силу, и предмет или впечатывался в него, или улетал в стену. Вот если не задумываться, получалось значительно лучше. Серенити же, по наблюдениям Криденса, в быту использовала исключительно палочку. А куда как чаще - собственные руки, прямо как немаг или сам Криденс образца трёх-четырёхлетней давности. Спросить у Серенити напрямую Криденс пока стеснялся, поэтому решил зайти с другого угла.
- У вас очень здорово получаются боевые заклинания.
- У тебя, - устало поправила Серенити.
- Я бы тоже хотел так уметь.
- Так - не хотел бы, поверь мне.
- Хотел бы. Я этому и учусь.
- Этому? - Серенити посмотрела на собственные руки, как показалось Криденсу, - с ненавистью. Ненависть к себе он различал прекрасно. - Учишься разрушать и причинять боль?
- Нет, я учусь защищать людей от преступников.
- А ты уверен, что всегда сможешь отличить дурного человека от хорошего?
Первым побуждением Криденса было сказать: "Да", а потом он вспомнил, как целый Конгресс в течение нескольких месяцев не мог отличить Гриндевальда от настоящего мистера Грейвза. Криденс не понимал, как такое могло произойти: ему для осознания того, что Грейвз и Гриндевальд разные люди, хватило нескольких минут с ним наедине. Но факт оставался фактом.
- Я тоже подумала, что уж тебе-то наверняка понятно, как легко перепутать одно с другим.
О себе Криденс как раз не подумал.
- Вы... Ты обо мне всё знаешь? - осторожно спросил он.
- Твой отец о тебе много рассказывал, пока мы сюда добирались. И о том, какое у тебя было детство, и о твоих успехах в магии. Они правда впечатляют.
- Отец говорил, что ты будешь меня учить.
- Нет.
Через пару месяцев Криденс понял, почему. А Серенити передумала.

кусок 11

***
Неуютнее всего Криденс чувствует себя в обществе мадам президента. Даже не неуютно - неловко. На работе он с мадам президентом, конечно, не пересекается, что авроратскому клерку по верхним этажам бегать. На работе он и с Грейвзом видится по большим праздникам и большим планёркам, на которые собирают весь департамент. Из знакомых к Криденсу иногда забегает Тина - чаще всего за архивными делами, и Куинни - просто так, проходя мимо. Плюшку какую-нибудь сунуть, узнать, как дела, рассказать какую-нибудь милую историю. Рядом с Куинни Криденс себя чувствует до странности маленьким, и это его немного раздражает. Но он понимает, что так Куинни обращается практически со всеми, включая даже самого Грейвза.

Так вот, на работе Криденс и мадам Серафина Пиквери принадлежат к совершенно разным мирам. Но помимо работы существует дом. И домой к мистеру Грейвзу, а вернее, к Персивалю Грейвзу, мадам президент изредка, но заходит. В такие моменты Криденс пытается удрать из пределов досягаемости, а ещё лучше - совсем из дома, но то, что называется "пёрфект тайминг", "чувство момента", явно не криденсова сильная сторона.
К этому нужно прибавить тот факт, что Грейвз твёрдо вознамерился вывести не только юношу из сиротского приюта, но и сиротский приют из юноши, и поэтому прививает этому самому юноше навыки светского общения с любыми представителями света. В общем и целом у Криденса получается. Однако в приложении к визитам мадам Пиквери это превращается в миниатюру "посещение знатной тётушкой худородного племянника". Серафина с Криденсом себя старается вести так же, как с собственными родственниками, но Криденс, у которого в голове большими красными буквами пылает надпись "мадам президент", общается с непринуждённостью кролика, который вежливо, не привлекая лишнего внимания, пятится от удава. Если при разговоре присутствует Грейвз, обстановка разряжается, и Криденс переходит в режим "семейные посиделки с посторонним". И в такие моменты это не очень многословный, но вполне уверенный в себе, остроумный и наблюдательный молодой человек.

Серафине, которая с Грейвзом знакома со школы, внезапное появление у друга великовозрастного сынишки, да ещё и с впечатляющим послужным списком, шаблон слегка погнуло. Сказать, что она подобное пополнение семейства не одобрила, было бы половиной правды, потому что, если уж совсем честно, то она на Грейвза наорала. С глазу на глаз, понятное дело. Припомнила и то, что натворил обскур, и то, что сам Грейвз на своём месте остался великим чудом. И что если уж так понадобилось продолжить род, то сирот много, необязательно было тащить с улицы магглорождённого салемца. И что он не понимает, во что ввязался. И как он вообще себе это представляет. И что об этом подумают в Конгрессе. Так-то Серафина женщина очень спокойная и сдержанная, но в обществе школьного приятеля может себе позволить немного расслабиться и вспомнить молодость.
Приятель, внимательно выслушав перечень претензий и дождавшись, пока голос Серафины с ультразвука перейдёт на легче воспринимаемые человеческим ухом частоты, начал с конца претензионного списка, сообщив, что мнение Конгресса о составе его семьи его волнует примерно так же, как урожай мандрагоры в Закарпатье. Серафина признала, что об этом она догадывалась. А потом добавила, что просто очень волнуется за Персиваля. На что Персиваль кротко заметил, что волноваться надо было раньше.

Грейвз вообще никого впрямую не тыкает в лицо тем фактом, что в своё время никто не заметил его подмены, но иногда умеет очень больно на это намекнуть.
Словом, для мадам Пиквери Криденс - это, помимо очевидной странности выбора объекта для усыновления (как если бы Грейвз женился на двоечнице из семьи потомственных пекарей), ещё и ходячее напоминание о собственной непростительной ошибке.
Криденс, со своей очень тонко настроенной эмпатией, эту неоформленную неприязнь, направленную не на себя лично, но на себе сфокусированную, очень хорошо ощущает.

12 - Криденс и Грейвз

***
Как-то раз, незадолго до того, как Криденс должен был явиться магическому миру для сдачи некого подобия экзамена, чтобы быть признанным магом, Грейвз усадил его рядом с собой и сказал: "Нам надо поговорить". Криденс напрягся, поочерёдно сменил несколько окрасок - от красной до белой через зелёную, и вообще ему явно поплохело. Грейвз, мысленно офейспалмившись, успокоил Криденса и изложил тему беседы: им надо решить, как именно они встретились. Криденс посмотрел на Грейвза непонимающе, но потом сообразил. Действительно, версия со стороны Грейвза звучала бы: "Пошли мы как-то с мистером Скамандером на закрытую станцию, а нам там возьми и вывались под ноги полумёртвое дитя, потому что, оказывается, у обскура прекрасная зрительная память, и она срабатывает на знакомые лица". Со стороны Криденса вариант был бы более коротким, но ничуть не менее компрометирующим: "Помню, что сначала моё тёмное я хотело всех убить, потом я потерял сознание, а потом очнулся в постели в чужом доме, увидел мистера Грейвза, но это был другой мистер Грейвз".

Обе версии были весьма захватывающими, но годились для изложения разве что в узком семейном кругу. Более широкую аудиторию они могли шокировать, потому что в косном магическом обществе середины 1920-х толерантность к альтернативно одарённым магией мальчикам в целом и мальчикам с обскуром в анамнезе в частности была прискорбно низкой.

Итоговая версия "для широкого круга лиц" в итоге была сведена к следующему: как-то к мистеру Грейвзу на улице подбежал юноша, который явно его узнал, слово за слово, мистер Грейвз понял, что юноша был знаком с Гринедвальдом в его образе, и почувствовал непреодолимое желание как-то поддержать парнишку. Как коллегу по несчастью. А потом по некоторым косвенным признаком мистер Грейвз намётанным взглядом опознал в мальчике магглорождённого мага и решил, что нужно выяснить, обучаем ли мальчик. Благо мистеру Грейвзу, мотавшему "временное отстранение от службы по состоянию здоровья" (хотя все на самом деле понимали, что не только здоровья), делать было сообенно нечего. Мальчик оказался более чем обучаем. Ну а поскольку мальчик (весьма удачно) оказался ещё и сиротой, то мистер Грейвз счёл уместным стать его опекуном, раз уж больше ни в немагическом, ни в немагическом мире у юноши никого не осталось.

- А если я что-нибудь перепутаю или расскажу не так? И наши рассказы не совпадут?
Грейвз отметил, что для правильного мальчика из сиротского приюта Криденс неплохо разбирается в методике перекрёстных допросов.
- Человеческая память, Криденс, удивительная штука. Через какое-то время она может так исказить событие, что ты сам его не узнаешь. А уж человеческая память после Обливиэйта - и вовсе потёмки. Ты же понимаешь, что мог словить Обливиэйт, правда?
Криденс хитро улыбнулся и продемонстрировал Грейвзу два скрещенных пальца. Тот не совсем понял значение жеста, но на всякий случай кивнул.

13 - Криденс и Грейвз

***
В рамках ознакомления с магическим фольклором Грейвз снабдил Криденса кучей книжек, среди которых оказались и "Сказки барда Биддля". Читал Криденс как пылесос, но вот "Сказки" Грейвз раз за разом находил либо в самом низу стопки, либо вовсе отложенными. На прямо заданный вопрос, отчего благородный отрок считает чтение сказок недостаточно поучительным для себя, Грейвз получил неожиданно уклончивый и расплывчатый ответ.
Уже сильно после Криденс проговорился, что на обложке "Сказок" красовался знак "Даров Смерти", который он сейчас-то не слишком жалует, а в тот момент вообще не мог смотреть на него без содрогания.

14 - Серенити

***
Случилось это уже после того, как Грейвз почти что "легализовал" Серенити, и она перестала прятаться, как мышь под веником. Полная процедура взятия её под опеку магического сообщества США ещё не была завершена, но к этому было уже близко. Однако по улице Серенити ходила редко, а если и ходила - то обычно в сопровождении Криденса или самого Грейвза. Дома она тренировала Криденса, спорила с Квирри, участвовала в вечерних посиделках после ужина, словом, вела себя как дальняя родственница, приехавшая погостить и задержавшаяся по просьбе хозяев. Грейвза это, как ни странно, не раздражало, хотя в личное пространство он не пускал никого. Криденс в этом был очень на него похож, но для Серенити он сделал внезапное исключение: в её присутствии он легко смеялся, рассказывал байки с работы и вообще чувствовал себя совершенно свободно - не иначе, потому, что Серенити уже знала о его тайне. И вот, во время одной из прогулок с Криденсом и Грейвзом, Серенити и сумела выцелить в толпе показавшееся ей знакомым лицо. Дальнейшее произошло очень быстро - Серенити исчезла из поля зрения Грейвза и Криденса, хватились они её не сразу, а когда хватились - Криденс вздрогнул, как от удара, и нырнул в неприметную подворотню. Грейвз бросился за ним. К стене был прижат человек. Не просто прижат - распластан, как препарируемая лягушка. Напротив стояла Серенити, казалось, просто застывшая с поднятой рукой. Но Грейвз чувствовал волну хлещущей из неё магии. За его спиной шумно вдохнул Криденс, очевидно, ощутивший это в несколько раз сильнее. Грейвз пригляделся и увидел, что пальцы правой, опущенной руки Серенити шевелятся, будто стягивая невидимые нити. Человек, распятый на стене, попытался что-то сказать, но его не было слышно.
- Серенити, - произнёс Грейвз, пытаясь опознать заклинание, и с ужасом понимая, что заклинание ему не знакомо.
Серенити не реагировала, только пальцы правой руки сжимались ещё сильнее. Человек на стене вздрогнул ещё раз.
- Фините! - взмахнул палочкой Грейвз и обхватил Серенити за плечо. Ничего не произошло.
- Непростительное, - прохрипел человек.
Непростительные не обрываются простым "Фините", это Грейвз прекрасно понимал, поэтому он тряхнул Серенити, рискуя попасть под неизвестное заклинание. Серенити не отреагировала, но пальцы зашевелились быстрее.
- Криденс!
Криденс понял его сразу же. Волна магии, шедшая от него, едва не сбила Грейвза с ног, и каким-то образом Криденсу удалось пробиться к Серенити и повернуть её к себе.
- Прекрати, - сказал он. - Нет.
Лицо Серенити было бледным и пустым, глаза смотрели сквозь Криденса.
- Он один из них. Он должен умереть.
- Нит, - почти жалобно сказал Криденс, взял её за обе руки и свёл ладони перед собой. - Не надо, пожалуйста.
Веки Серенити опустились, и человек, висевший на стене, упал. Грейвз почти не глядя наложил стандартный набор связывающих заклятий и сделал знак Криденсу. Тот аппарировал вместе с Серенити, пока Грейвз вызывал авроров.

Гриндевальдовским подручным занялись и без него, поэтому домой Грейвз аппарировал почти без задержек. И обнаружил только Криденса, вскочившего при его появлении. Серенити была у себя в комнате. На вошедшего Грейвза она даже не посмотрела.
- Вот настоящая я, - сказала она в пространство. - Это я пыталась задавить в себе, но так и не смогла. Я навсегда останусь монстром.
Грейвз сел рядом с ней, не прикасаясь, но достаточно близко, чтобы кожей ощущать исходящее от неё напряжение.
- Монстр вряд ли прятался бы пять лет в глуши, не пользуясь магией.
- Я нарушила это правило - и к чему это едва не привело? К очередному убийству. Я могла убить его, понимаете? И я хотела его убить! Хотела!
Последнее слово Серенити выкрикнула ему в лицо. Грейвз не отвёл взгляда.
- Потеря контроля может случиться с каждым. Тем более с тобой.
- Вы не понимаете. Это не потеря контроля. Это моя истинная сущность. Не милая девочка, которая пытается стать старшей сестрёнкой талантливому магу. А чудовище.
- Знаешь, сколько раз я слышал эту фразу? Про чудовище? От того самого талантливого мага? У которого, кстати, тоже огромное кладбище за плечами.
- Он не ведал, что творил. В отличие от меня.
- И от меня. Возможно, будь мне меньше лет тогда, во время войны, сейчас я был бы на твоём месте.
- Но вы не на моём. Я... это было ошибкой. Спасибо вам, но...
- Нет. Я не хочу говорить как официальное лицо, Серенити. Я хочу говорить как, - Грейвз чуть запнулся, - друг. Ты человек и ты можешь сорваться. Мы поможем тебе удержаться - я и Криденс.
Грейвз действительно не знал, кто сейчас говорит в нём яростнее: человек, желающий вытащить эту девушку из её тьмы, или аврор, которому необходимы её знания. Все, включая и Непростительные заклятия.

15 - апокрифичное пояснение

***
Во время Первой Мировой, в которой участвовали и маги тоже, в Европе, понятно, вовсю зажигал во всех смыслах этого слова Гриндевальд и его присные. Причём мерзее всего был не сам Геллерт, а те подонки, которые подтянулись к нему на службу. Страдали от них не только маги-воины, но и совершенно мирные люди, просто подвернувшиеся под горячую руку. Разрушались семьи, дети оставались сиротами, молодые люди теряли родных. И вот пара-тройка таких соединённых общим горем молодых людей решила взять месть в свои руки. Вокруг них, более взрослых, уже образовался кружок из таких же потерявших близких детей и подростков. Из них-то и получился костяк нового карательного отряда. Старшие в отряде натаскивали себя и детей на боевую магию всех видов и сортов, особенно - беспалочковую и невербальную. Изобретали даже собственные заклинания, в числе прочего - и этакие аналоги Непростительных, менее разрушительные, но подпитывавшиеся теми же эмоциями. Себя они назвали, ни много ни мало, "Инквизицией", потому что занимались они именно этим - выслеживали пособников Гриндевальда и добывали из них информацию всеми доступными им способами. Из озлобленных горем и потерями детей вышли прекрасные и совершенно безжалостные палачи. Гриндевальдовцы боялись их едва ли не больше, чем союзных сил взрослых магов, потому что, попав в плен к магам, можно было отправиться в застенки живым и даже относительно здоровым. С детьми-инквизиторами так дело не заканчивалось, потому что дети мстили, безжалостно и самоотверженно.

Война закончилась, но Инквизиция так не считала. И, как следствие, она была объявлена вне закона, поэтому за уцелевшими юношами и девушками, превратившимися за время своей партизанской войны практически в спецагентов, охотились теперь не только ревностные бойцы Гриндевальда, но и вполне себе официальные лица. Это в Европе. В Америке к Инквизиции относились спокойнее: военными преступниками их считать отказывались, но и медалей за отвагу тоже выдавать не планировали. Впрочем, до Америки едва ли кто-то добрался: гриндевальдовцы не жалели сил на их выслеживание.

Старшие бойцы Инквизиции, которым на тот момент было от 20 до 25, решили на время разойтись. Вернее, так решили трое из четверых, четвёртый, тот, кто, собственно, был идейным вдохновителем всего действа, считал, что они предают общее дело, потому что ещё не все виновные наказаны. Остальные, уже успевшие посмотреть на мирную жизнь и вдруг осознавшие, во что они превратились, были против. Поодиночке поймать их было одновременно и проще, и сложнее: подростки просто растворились в толпе, старшие залегли на дно. Как несложно догадаться, одной из них и была Серенити Небьюлус.

16 - продолжение 14

***
Когда Грейзв остался с тем самым гриндевальдовским подручным один на один, тот, оправившись, спросил, давно ли МАКУСА опустился до того, что на него работает Ледяная ведьма. В голове у Грейвза закрутилась мозаика и наконец сложилась с щелчком. О Ледяной ведьме сведения были - одна из основателей Инквизиции, одна из самых сильных и жестоких её бойцов, знаменитая работой с магией холода, причём наполовину собственного изобретения, оттуда и прозвище. За её голову была назначена большая награда. Но вот имя в документах значилось совсем иное, как и у большинства Инквизиторов. Предположить, что маг такой силы может пять лет обходиться без магии, Грейвз мог - но верилось в это с трудом. Но Грейвз слишком хорошо помнил себя почти двадцать лет назад. Так что мистеру Грейвзу было известно, что люди способны если не меняться, то сильно пересматривать взгляды на жизнь.Поэтому Грейвз, убрав палочку и призвав на помощь всю силу, стёр у арестованного память о последних пятнадцати минутах. Следы Обливиэйта, конечно, останутся, но без палочки установить того, кто его наложил, будет невозможно.

17 - все сразу

***
"Легализованную" Серенити нужно было пристроить куда-нибудь на работу, и Грейвз, обычно осчастливливавший людей на свой вкус, потому что ему было виднее, в этот раз ради разнообразия решил поинтересоваться, а чего же, собственно, желает сама Серенити. На самом деле, Грейвз не так чтобы совсем встал в тупик с выбором места для Нит, но вот представлять её разносящей кофе вместе с Куинни отказывалось даже богатое воображения мистера начальника департамента магбезопасности. К архиву Грейвз бы её самолично не подпустил, потому что из некоторого времени сосуществования рядом с мисс Небьюлус он понял, что бумаги она привыкла скорее уничтожать, чем хранить. Но уничтожала она их эффективно, тут Грейвз придраться не мог. Жаль, должности официального шредера в МАКУСА не существовало.

На заданный вопрос, где бы мисс Небьюлус предпочла отрабатывать деньги налогоплательщиков, та скромно заметила, что предпочла бы что-нибудь, связанное с уходом за фантастическими созданиями. Грейвз кивнул даже с излишним энтузиазмом: во-первых, можно было разместить Серенити подальше от основного здания МАКУСА, а во-вторых, местные фантастические животные к его департаменту отношения не имели. Тут-то бы всё и закончилось, если бы Криденс громко не фыркнул. На удивлённые взгляды Грейвза и Нит он просто замахал руками и попытался сделать вид, что ничего не было. Однако Грейвз недаром работал в дознании, а Нит была бывшим Инквизитором, поэтому шансов у Криденса не было, даже на пару с обскуром. В итоге Криденс выдавил из себя что-то вроде: "А ты говорил, одного магозоолога более чем достаточно..." и продолжил ржать. Грейвз, зависнув на пару секунд, тоже фыркнул. Серенити потребовала объяснить шутку, но отец с сыном почти синхронно развели руками и сообщили, что это семейный юмор.

Когда Криденс был официально признан магом и перед ним встал вопрос, с кого б ему делать жизнь, Ньют поинтересовался, не хочет ли Криденс попробовать себя в магозоологии, потому что наклонности у него явно имеются. Грейвз посмотрел на Ньюта взглядом, который способен был бы уложить некрупного ре'ема, но ожидаемо не причинил совершенно никакого вреда мистеру Скамандеру, и изрёк, что одного магозоолога в семье более чем достаточно.

А вот то, что они оба автоматически внесли Серенити в семью наравне с Ньютом, и Криденс, и Грейвз осознали чуть позже.

18 - Криденс и Куинни

***
С семьёй Голдштейн у Криденса складывались странные отношения. Его там любили, и даже более того - чуть ли не утапливали в любви до такой степени, что не избалованному таким вниманием Криденсу в какой-то момент становилось немного не по себе. Но обеих сестёр он тоже любил, совершенно искренне. Другое дело, что после первого же знакомства с Куинни (произошедшего без участия мистера Грейвза) Криденс явился к отцу и спросил, как бы ему научиться окклюменции. Грейвз сначала поперхнулся, потом сложил два и два, вернее, одну и одну, получил сумму, не разнёс полгорода исключительно по причине врождённого умения подсчитывать убытки, мысленно пообещал себе всё-таки услать старшую Голдштейн по обмену в Великобританию, а если повезёт - то комплектом с младшей, а вслух поинтересовался, что именно могла узнать от него Куинни. Криденс сказал, что он не думал ни о чём, кроме того, что видел, но Куинни всё-таки сестра Тины, а мало ли кто может ему встретиться.

Окклюменцию Криденс освоил, и очень хорошо. Но в общении с Куинни он чувствовал себя очень скованно. С одной стороны, ему было страшно неловко выставлять блоки в её присутствии, это казалось почти неприличным, а с другой стороны - постоянное сканирование он ощущал едва ли не физически. Поэтому общества Куинни Криденс старался незаметно избегать. А её совершенно искренняя улыбка, в которой Криденсу каждый раз чудилось понимание, пугала его до чёртиков.

19 - Кридес и Серенити

***
Нит согласилась тренировать Криденса после не очень долгих, но очень прочувствованных уговоров Грейвза. У Грейвза на неё были свои планы, но для этого ему нужно было понять, на что она способна. На Криденса у Грейвза тоже были планы, и пока что он довольно успешно их реализовывал.

Первая тренировка началась с того, что Нит, не вытаскивая палочки, швырнула в Криденса стул. Криденс инстинктивно поднял руки и стул разлетелся в щепки. Нит и развернулась к наблюдавшему за происходящим Грейвзу и сообщила, что умеет отучать людей от использования палочки при колдовстве, но с тем, чтобы к ней надо было приучать, сталкивается впервые. Криденс заявил, что так нечестно, на что получил два несинхронных, но совпадающих по содержанию ответа, что в поле никто его свистом предупреждать не будет. Криденс пробормотал, что не маленький и понимает, но быстро замолчал.

Следующим номером Нит сказала "Акцио" - и Криденс бухнулся наземь. Второй урок состоял в том, что вербальный компонент заклинания при должном умении можно дополнить невербальным того же типа и получить на выходе совсем не то, чего ожидает противник (в данном случае - "Депульсо"). А если овладеть этим умением на самом высоком уровне, то вербальный и невербальный компоненты могут вообще не иметь ничего общего, и тогда "вау-эффект" у противника будет ещё сильнее. Нит так не умела, но по лицу Грейвза полагала, что от Криденса он как раз такого и ожидает в будущем.

После первого же занятия Криденс понял, что уроки с отцом были не то что цветочками - бутончиками. И даже не потому, что с отцом было проще. А потому, что Нит тащила из него то, чего он боялся больше всего, - она заставляла его обращаться к свободной магии, которую он так долго учился запирать в себе, и которой позволял себе пользоваться только по мелочам. К магии обскура.

запись создана: 26.03.2017 в 02:54

@темы: AU-ау и тёмный лес, хэдканон, Фантастические зверушки, fanfiction

---

Точки. Они как пуговицы (c)

Примерно с пятницы начиная, информация о мистере Фаррелле перешла в режим беспрерывного мимими из-за видео, где он впервые знакомится с Гэри Олдманом. Приятно ощутить единение с любимым актёром, когда видишь, что он может превратиться в абсолютно такую же фангерлочку, как и ты. А потом собраться и превратиться назад.
Ну и разумеется, грех не сесть и не сделать к этому субтитры.
Вот они. Традиционно в группе поехавших крышей переводчиков им. К. Дж. Фаррелла.


Но это присказка, не сказка.
А сказка заключается в прекрасной манере мистера Фаррелла доносить до окружающих свои мысли. Она у него просыпается не всегда, а только тогда, когда ему приходится рассказывать что-нибудь этакое явно в шестидесятый раз по кругу, и бедняга пытается как-нибудь переформулировать предложение в очередной раз, а в результате упомянутая мысль растекается по древу. В такие моменты мистеру Фарреллу отказывает полезное человеческое умение в группировке слов в законченные предложения, и одно предложение у него может длиться минутки эдак полторы. Разбивать эту красоту на отдельные куски приходится вручную, причём определить, где один кусок мысли плавно и непринуждённо переходит в другой, иногда довольно сложно.
Это видео не исключение, на что я и пожаловалась  Staisy_. И в ходе диалога Стейси изрекла гениальное, что я немедленно захотела себе в подпись, в эпиграф ко всем моим переводам мистера Фаррелла и на лоб. Возможно, ему.

Я (приводя хвост цитаты и стеная "он опять"): she's very specific about what she wants and she'll hear and when she'll know what she'll hear and she'll feel what she sees she's a gourgeous energy to be around.
Стейси: точки, мистер Фаррелл. они как пуговицы, блин.

Для тех, кто не в курсе печальной истории взаимоотношений мистера Фаррелла и пуговиц, прилагаю иллюстрации. На тумблере мистера Фаррелла метко прозвали Mr. I Don't Know How Shirt Buttons Work (или, в минуты особого душевного надрыва, Mr. Button Your Goddamn Shirt!)

и ещё немножко

@темы: субтитры, отпустите меня в кобелятню, свуны мои тяжкие, ай ноу инглиш вери бэд, наговорила роща золотая, мистер Фаррелл, Фантастические зверушки

---

Однострочники по "Тварям"

Толком не деанонилась, но решила выложить гуртом всё то, что внезапно наваялось на однострочники по "Тварям". Аччивмент "Преврати любую флаффную заявку в тлен и бзсхднст" unlocked. Как показала практика, однострочники у меня замечательно пошли, хочу ещё. Но заявок толком нет. Это приглашение в комменты, если что. Расположила по мере собственной оценки - от того, что нравится меньше всего, к тому, что нравится больше всего.

О-25 Грейденс. Накормить Криденса. Без сквиков!

- Криденс, ты должен поесть.
Персиваль Грейвз набирает полную ложку жидкой каши и несёт её ко рту Криденса. Тот едва заметно качает головой, не размыкая губ.
- Не надо, мистер Грейвз. Я сам.
Грейвз скорее угадывает слова, чем разбирает еле слышный шелест. Криденс пытается поднять руку, чтобы взяться за ложку, но рука безвольно падает назад, на одеяло.
Ребёнок, напоминает себе Грейвз. Маленький больной ребёнок. Он не знает, что делать с детьми, но он точно знает, что этот ребёнок не должен умереть. Поэтому он вновь пытается приложить ложку к пересохшим губам. Рука Криденса неожиданно быстро взмывает вверх, и содержимое ложки проливается на белую простыню.
Никакой магии. Грейвз вытирает сероватое пятно салфеткой и смотрит на Криденса - внезапная вспышка словно высосала из него последние силы, и он снова впал в забытье. Грейвз смотрит на ложку, на миску с кашей, на бледный лоб с прилипшими тёмными прядями волос, и вспоминает, когда ему приходилось кормить кого-то вот так, немагически, потому что на магию не оставалось сил.
И он вспоминает. И понимает.
Это не ребёнок. Он слишком много пережил. Это боец, маленький боец, из тех, кто предпочтёт цепляться не за жизнь, а за собственное достоинство.
Вот только это его боец, единственное, что осталось от его жизни. Почти не сознавая, что делает, он берёт в руки прохладную ладонь - кости, нетуго обтянутые кожей, и то ли думает, то ли шепчет:
- Пожалуйста, мальчик, ты нужен мне.
Светлые скулы Криденса окрашивает розовым, ресницы вздрагивают, но глаза остаются закрытыми. Только чуть приоткрываются губы.
Грейвз улыбается.
Его маленький боец предпочёл жизнь.

О-54 Ньют дарит Криденсу странную зверушку.

Ньют не боится тварей, которые живут у него в чемодане или за его пределами. Если кого Ньют и боится – то людей, потому что тварей он понимает, а людей – почти никогда. Поэтому ему сейчас вдвойне, нет, втройне сложнее. А ещё ему страшно. Нет, не за себя, конечно, это чувство давно позабыто. За маленький укутанный в носовой платок меховой комочек, который он несёт в сложенных ладонях.
- Криденс! – зовёт Ньют. – Криденс, смотри, кого я тебе принёс!
Он упорно зовёт его Криденсом, несмотря ни на что.
- Криденс!
Комочек шевелится в его руках и съёживается ещё больше, в глазах-бусинках светится понимание и смертельный ужас.
- Тише, маленький, тише, - Ньют гладит крысёнка по шёрстке между ушами, думая, что успокаивает именно его. – Никто тебя не обидит. Правда, Криденс?
Знакомый холод ползёт вверх по ногам, старый шрам отзывается тупой болью. Чёрный конус тумана, почти прозрачный, но совершенно телесный, тянется к крысёнку, замершему в ладонях Ньюта.
Вокруг Ньюта закручивается смерч, призрачные пальцы оглаживают ладони Ньюта и спрятавшегося в них зверька. Ньют уже не чувствует рук и ног, тело болит так, как будто плоть срывают с костей. Смерч гудит, завывает, и вдруг Ньют распознаёт слово в неразборчивом гуле. Из последних сил он кричит:
- Да, да, Криденс, это Вискер! Вискер! Ты узнал его! Молодец, ты сможешь его погладить, давай же!
Последнее, что видит Ньют перед тем, как потерять сознание, - худую, почти прозрачную человеческую руку, прикасающуюся к шёрстке крысёнка Вискера.

О-44 Криденс впервые видит Грейвза (или Гриндевальда в образе Грейвза, на усмотрение пишущего, в зависимости от того, когда в его фаноне эти двое познакомились)

Обычно взгляд Криденса опущен вниз, на побитую брусчатку, на протёртые почти до дыр носки ботинок, которые до жуткой боли малы. Он протягивает листовки людям, зная, что никто их у него не возьмёт, а даже если и возьмёт, то выбросит через пару шагов, и мать, увидев разлетевшуюся по улице бумагу, вечером потребует его ремень. Он не смотрит в глаза прохожим, потому что боится. Но он научился определять характер человека по его обуви и полам одежды: вот аккуратные туфельки милой леди, которая может дать ему цент. Вот грубые боты работяги, который, скорее всего, обругает, хорошо ещё, если под рёбра не двинет. А вот…

Криденс забылся настолько что поднял взгляд, уперевшись им в галстук, прихваченный с обоих краёв золотыми скорпионами. А это значило, что человек остановился прямо перед ним и смотрит на него. На него самого, с его обтрёпанными рукавами, не по росту короткими брюками, дурацкой шляпой и дырявыми ботинками. Криденс почувствовал, что у него запылало лицо.
- Возьмите листовку, сэр.

Заученная фраза - единственное, что он смог вытолкнуть из вмиг пересохшего горла.

Прикосновение чужой ладони – кожи, не скрытой перчатками, как это неприлично, только и мелькнуло в голове, - обожгло так, что по телу пробежала судорожная дрожь. И он вздрогнул вновь, когда услышал голос:
- Юноша, вам стоит иногда смотреть людям в глаза.

Уже потом он заметил, что с правой ладони, которой коснулась чужая горячая рука, исчезли свежие рубцы от ремня.
Уже потом он узнал, каким именем поминать в молитве человека с золотыми скорпионами на вороте.
Уже потом он понял, что молиться ему поздно.


О-13 Грамандер. Тесей против их отношений. Без скамандерцеста, Тесей просто слишком заботливый старший брат.

часть 1 - Ньют

Ньют его ждал. Поэтому когда взъерошенный серебристый волк ворвался в окно, невесомо запрыгнул на стол и рыкнул в лицо Ньюту, он ответил сразу же:
- Передай Тесею, что я скоро буду.
Тесей, такой же взъерошенный, как и его патронус, ждал его на пороге дома. И так же, как и патронус, рыкнул:
- Ты не мог найти себе кого-нибудь другого?
- Например? – Ньют ощетинился - детские привычки всегда просыпались рядом со старшим братом.
- Кого-нибудь более спокойного и менее опасного? Он мой друг, но… Я видел, что он творил на войне. Я не хочу, чтобы тебе было больно, Ньюти.
Детское прозвище - как нежданная ласка вместо удара. Ньют распрямил плечи и взглянул брату в лицо.
- Ты не видел, что творил на войне я.
Нахмуренные брови Тесея поползли вверх. Ньют со своим ободранным чемоданом в руке, нелепый и независимый, смотрел на него, и в зелёных глазах брата вызов мешался с обречённостью.
И одному тебе больнее, Ньюти.
Тесей не сказал этого вслух. Он просто знал, в чьих глазах он уже видел такую же обречённость.

часть 2 - Грейвз

- Мне сегодня письмо от Тесея пришло, - рассеянно сказал Ньют, наливая чай.
Конечно, он наливал не чай, и опять перепутал чашки, Грейвз не глядя, взмахом руки поменял их местами.
- Что пишет?
Обычно Ньют редко рассказывал о вестях из дома. Значит, здесь что-то не так. В этом Грейвз был уверен ещё и потому, что тоже получил письмо от Тесея. И если начиналось оно сдержанно, то к концу Грейвзу казалось, что старый друг изменил своим привычкам и взялся за самопишущее перо, которое выплеснуло на бумагу все его мысли без купюр. В этом был весь Тесей – быстро вспыхивающий, медленно остывающий. Вот только раньше объектом вспышки на медноголовом солнце Грейвз никогда не бывал. И уж тем более никогда раньше он не выслушивал от Тесея отповедей, касающихся его семьи.
- Да так, - Ньют сел за стол и поставил перед Грейвзом его чашку.
Не признавал бытовой магии, как Грейвз ни пытался исподтишка его переучить. Скамандеры никогда не переучиваются, оба.
- Зовёт домой?
Ньют помешивал чай, глядя куда-то над плечом Грейвза.
- Как по-твоему, я опасен?
- Для меня, для себя или для окружающих? Ньют, - он осторожно накрыл ладонью бесцельно крутящие ложку пальцы, - что случилось?
- Я забыл, как это – жить среди людей, - всё так же в пространство сказал Ньют.
Грейвз подумал, что Тесей, кажется, забыл, как это – жить, не пытаясь перекроить мир по своей мерке. Впрочем, об этом Скамандеры всегда забывают, оба.
- Ничего. Я помогу тебе вспомнить.
Если вспомнит сам, конечно.
А если нет, то им обоим поможет Тесей, который вдруг вспомнил, как это – жить, когда тебе есть за кого волноваться.

часть 3 - Тесей

Тесей смотрел на разгорающийся после вспышки летучего пороха огонь, в котором исчез младший брат. Подумал и скормил тем же языкам пламени обрывки бумаги: черновик письма Персивалю.

Ньют никогда не умел разбираться в людях, поэтому Тесей с детства делал это за него. С ними тебе стоит дружить, Ньют. С ними – не стоит. Это дурная компания. Это – нормальная. Сам Тесей всегда был в дурной компании, с собой он бы ему дружить не позволил. Так и получилось, и, кажется, в какой-то момент перестал следить за тем, кого выбирает себе в друзья Ньют.

Он не мог рассказать Ньюту всего, что знал и помнил о Персивале (нет, всё-таки Перси) Грейвзе. Не мог рассказать о десятках женщин, перебывавших в его постели. О дружеских попойках, на которых один не отставал от другого. И тем более, об утре после одной из них, когда оба проснулись с засосами. Грейвз тогда приподнял тёмные брови и хмыкнул: «Весёлая была ночка, а?». Больше они об этом не вспоминали. То есть не вспоминал Грейвз, для которого это и впрямь была просто ещё одна весёлая ночка. Не то чтобы она что-то между ними изменила, но сейчас, когда Тесей узнал про них с Ньютом, это воспоминание – похабная ухмылка и смеющиеся глаза под густыми бровями, - постоянно стояло перед глазами.

Тесей пытался вспомнить, какой сейчас взгляд у Перси (нет, теперь уже Персиваля) Грейвза. Осталось ли в нём что-то от того шального парня. Но вспомнить не получалось.

Может быть, Тесею уже поздно выбирать компанию для брата. Но он никогда не простит себе, если его молчание будет стоить Ньюту потери очередной толики доверия к людям.

@темы: фандомные игрища, Фантастические зверушки, fanfiction

---

Обычно я в розыгрышах участвую только если мне очень хочется показать окружающим, какое красивое кто-нибудь делает. Выигрывать всё равно не выигрываю. А так - ну вот. Красивое

26.03.2017 в 10:07

Пишет  ILisssa:

Giveaway "Весенний"
Наступила весна!
По этому поводу провожу весенний розыгрыш моих поделок.
Участвовать могут все желающие, но бесплатная отправка подарка (за мой счет) будет только по России, Украине, Беларуси.
Условия розыгрыша:

просты

1.Сделайте перепост в любой из соц.сетей.
2.В комментариях к этому посту разместите ссылку на перепост.
3.Выберите 1 подарок, укажите номер и название подарка. Если я не выслала вам номер участника - не стесняйтесь напомнить, всякое бывает.
4.Ждите 30 марта , когда генератор случайных чисел выберет вас.
5.Не принимаются к участию ссылки на пустые дневники, в которых есть только розыгрыши.

Призы:

выбрать

1. Артбук "Старинный"
Листы из состаренной бумаги. Штампы на страничках





2. Артбук "Перышко"
Закладка-перо. Штампы перышки, цветы. Листы белые, оранжевые, черные








3. Артбук "Эзра Миллер"
Подвеска-корона, листы белые с фотографиями Э.М., штампы стимпанковские.









4. Артбук "Черный стимпанк"
формат А6, черные листы, подвеска- ключик





5. Артбук "Волшебный"
Листы белые, оранжевые, черные. Штампы домики, подвеска сердечко.






6. Артбук "Фантастические твари"
Листы белые, фотографии и арты с актерами из фильма

---

Немножко античности

Иногда после просмотра фильмов в голову приходят странные вещи, перемешиваются с другими канонами и потом кажется, что так оно и было.
Кто бы представил кроссовер "Фантастических тварей" и "Александра"? Да, того, про Македонского. А вот он.

Название: Три правды
Канон: Fantastic Beasts and where to find them, Alexander
Персонажи: Александр Македонский
Жанр: AU, альтернативная история
Размер: драббл
Примечание: Историю про пифию, которая сказала Александру Македонскому "Ты непобедим!", хрестоматийная. А это история про другую пророчицу.


Он запрокинул голову, наблюдая за тем, как она ведёт рукой по корешкам книг, останавливаясь около некоторых, внимательно читая названия.
- Ты определённо любишь книги больше, чем людей.
- Наследственность.
- Я думал, твои родители были колдомедиками.
- Более древняя. В нашей семье любили рассказывать о том, что наш род ведёт начало от некой женщины, которая была знакома с самим Александром Македонским.
- Даже так? Вот уж не думал, что кто-то способен настолько далеко проследить свои корни. Расскажешь?
- Я не Шахеразада из маггловских историй.
- Немагов. Тут мы говорим «немагов». Так расскажешь?
Она наклонила голову и дотронулась пальцем до узорчатого обреза «Истории магических трактатов».
- Ладно. Но я предупреждала, что я неважный рассказчик.

***
Вслед за поднятым тяжёлым пологом вкатилась волна пустынного жара, но сидевшая спиной ко входу женщина даже не пошевелилась.
- Входи, повелитель.
- А ты и впрямь провидица.

Звякнул металл на одежде, зашелестела ткань. Человек опустился на пол позади женщины.

- Быть может, я плохо вижу, но я не глуха. Я слышала топот множества ног, но я не спутаю войско с овечьим стадом. Я слышу гул голосов, но к моей палатке подошёл лишь один человек, значит, он старший над этим войском. Шаги его были легки, хоть доспех его и тяжёл, значит, человек этот молод. Я знаю лишь одного юношу, командующего столь великой армией, о Александр.
- Значит, правду говорили и о твоём уме.

Женщина обернулась. Перед ней, расслабленно положив руки на расставленные колени, сидел человек с нежным лицом юноши, но глаза, ярко сверкавшие на запылённой тёмной коже, принадлежали человеку много старше. Волосы сияли червонным золотом в колеблющемся свете лампад.
- Мне говорили, что ты пророчествуешь тем, кто приходит к тебе.
- Люди Тота не пророчествуют. Мы знаем правду и говорим её.
- Тогда скажи мне правду. Я заплачу, чем скажешь, - в моём обозе наберётся золота на твой вес и вес всего, что есть в твоём шатре.
- Люди Тота не берут денег, о Александр. Мы ищем других сокровищ.
- Чего же? Только назови свою цену.
- Знания, о Александр. Богатство Тота – это знания. Ты ими пока не обладаешь. - Женщина всмотрелась в горящие глаза. – Но ты их жаждешь.
- Да. Так ты расскажешь мне… правду?

Женщина поднялась с земли и отошла к алтарю, прятавшемуся от глаз непосвящённых в глубине шатра. Взгляд повелителя четверти мира раскалённым копьём вонзался ей в спину. Она положила ладони на бесполезный алтарь.

- Многие хотят правды, но немногие готовы её услышать. Она может быть слишком горькой, она может сломать тебя, но я не смогу взять её назад. Она будет принадлежать только тебе, как только я произнесу её вслух.
- Я готов.

Она бросила короткий взгляд через плечо. Поза сидящего на земле юноши с глазами старика не изменилась, только пальцы смяли тонкую ткань дорогого хитона.
- Три правды скажу я тебе, о Александр. Ни одно оружие, выкованное рукой человека, не поразит тебя, но ты будешь страдать от отверстой раны в сердце. Ни одному человеку не суждено повергнуть тебя, но путь твой окончится раньше срока. Творенье рук твоих распадётся во прах, едва тебя не станет, но люди не будут знать полководца более великого от начала времён до их заката.

Она ожидала чего угодно, но только не широкой улыбки, превратившей властелина сотен тысяч жизней в простого мальчишку, вскочившего с земли в величайшем возбуждении.

- Ты понял меня, о Александр?
- Я могу вести вперёд моё войско, ибо не паду в битве, и имя моё прославится в веках! Чего ещё может желать человек, провидица?

Уже взявшись рукой за полог, он оглянулся:
- Я заплачу тебе. Александр всегда держит своё слово.

***
Рассказывали, что в стенах Великой Библиотеки жила женщина, совета которой когда-то приезжали искать великие мудрецы. Никто не знал, сколько ей лет, никто толком не знал, откуда она, никто не знал даже, в чём её занятие. Говорили, что она старше самого дома тысячи тысяч свитков. Говорили, что она прочла их все, и знает ответы на все вопросы. Рассказывали, что её шатёр стоял прямо посреди места, где был заложен первый камень Золотой Александрии. Рассказывали и другое: что когда-то эта женщина пророчествовала самому Александру, и что Великую Библиотеку царь Птолемей построил по его наказу для этой женщины. Конечно, в эти россказни никто не верил.

***
- Вот так. Говорят, она и вправду прожила почти две сотни лет, и обладала даром прорицания, одним из самых светлых в античной истории. Вот только имени её не сохранилось, и с чего мои предки взяли, что мы произошли именно от неё, понятия не имею. А легенда красивая. Только Александра мне всегда было очень жалко.
- За что? Он же получил, что хотел.
- Все получили, что хотели. Александр – свою славу, та прорицательница – свои знания. Но я бы не хотела знать правду, даже такую. А ты?
- Если бы мне было столько, сколько Александру тогда, наверное, я бы сказал «да». А сейчас не знаю. Я стал старым, и не хочу забегать вперёд. Вдруг упрусь в тупик.
- А я просто не люблю читать книги с конца. Иначе вся жизнь может превратиться в убегание от этого самого конца. Я уже набегалась.
- Да и я тоже. Пора немного посидеть среди книг. По примеру твоей мудрой прародительницы.

@темы: AU-ау и тёмный лес, crossover and over, and over, Фантастические зверушки, fanfiction

---

Colin Farrell: хроники полёта

Пора, наверное, как-то упорядочить просмотренное за последние пару месяцев. И, возможно, даже написать по паре слов про это самое просмотренное. Не с начала, не с конца, а как вышло. Просмотрела я уже больше полутора десятков фильмов, так что запись буду потихоньку пополнять.
Угадайте, чья фильмография, да.
Поехали.

A Home at the End of the World | Дом на краю света (2004)
А вот тут мне хочется сесть в позу лотоса и начать вещать. Долго так, проникновенно, и обо всём том, что будет совершенно непонятно никому, кто фильм не смотрел. Фильм оставляет удивительное впечатление: он очень светлый и добрый, хотя, если вдуматься и пропустить через себя происходящее в кадре, он щемяще грустен.

может быть самую малость спойлерно, поэтому на всякий случай спрячу

Главный герой - Бобби - это человек, который хотел, чтобы всем вокруг, и ему самому, было хорошо. Человек, который пытается сделать всё лучше из чисто эгоистических побуждений, - потому что ему хочется, чтобы ему было комфортно. Потому что он не хочет быть один. И вот так, из самых правильных побуждений, он немного гнёт, корёжит и в конце концов едва ли не ломает жизни дорогих ему людей. Эти дорогие люди тоже молодцы, они сначала подыгрывают - абсолютно по той же причине, им хочется, чтобы им было хорошо. А потом, когда ситуация заходит в тупик, у разбитого корыта и с разбитым сердцем в итоге опять же остаются все. Кроме, быть может, главного героя. У него сердце большое. Очень большое и очень доброе. В него поместится весь мир. И именно поэтому он легко переживает практически всё, что с ним происходит, а ведь на его жизнь с раннего детства нанизываются трагедии, которые могли бы его сломать. Хороший, добрый, ласковый Бобби. Делающий очень и очень больно своей добротой и лаской.
"Дом" я буду пересматривать, обязательно. А сначала прочту книгу, по которой он был поставлен, причём сценарий писал сам автор, Майкл Каннингем. Тот же, по чьей книге сняли собравшие множество наград "Часы".


True Detective | Настоящий детектив, сезон 2 (2015)

Эпиграфом сезона для меня стала фраза

спойлер

"Ну что за потрата красивых мужиков". У меня вообще сложные отношения с True Detective: там снимаются мои любимые актёры, но смотреть на это душераздирающее зрелище я могу с большим трудом. В этот раз я просто закрыла себе пути к отступлению, взяв с собой второй сезон в автобус. Замкнутое пространство, знаете ли, иногда и от книжки хочется отвлечься. Словом, начала. И знаете, вот как с первого кадра сложилось впечатление, что в конце сериала захочется напиться, так предчувствия меня и не обманули. Правда, я думала, что напиться будет хотеться от глыбокой трагедии, а в итоге захотелось от такой добротной бессмысленности бытия в концовке. Понятно, что кончится плохо. Но когда оно кончается плохо не этаким фейерверком, а методичным продалбыванием вероятностей, становится очень печально. Не то чтобы герой ушёл на пике славы, словив пулю, на которую лез грудью все предыдущие серии, а наоборот, уйдя от всех вероятных напастей он наступает на какие-то детские грабли перед финальным поворотом.
Очень хороший Винс Вон, замечательная Рэйчел МакАдамс, которую я в принципе люблю, чудесный Тейлор Китч (которого я раньше нигде не видела, но теперь лишний раз обрадуюсь при случае), и очень красивый и страдающий Фаррелл. Особенно вторую половину сезона, когда сбривает таки усы. И да, я не теряю надежды увидеть Фаррелла когда-нибудь в драматической роли, где у его персонажа будут проблемы, отличающиеся от проблем с выпивкой и детьми. Кстати, вру. Одну уже видела. Даже две. Даже три-четыре, если вдуматься.




The Recruit | Рекрут (2003)
Если выпилить мои многочисленные мимими по поводу этого фильма, то ничего не останется. Ну просто это такой очень мой фильм, потому что хороший закрученный психологический триллер. Местами чуть предсказуемый, но тут это совершенно никому не мешает.
Имеется: прекраснодушный мальчик с замашками самого дерзкого на раёне, одержимый идеей поиска правды о гибели отца (угадайте, кто), Большое Злое ЦРУ в лице агента (Аль Пачино) и много-много промывки мозгов с двойными, тройными, четверными и чёрт-знает-скольки-ещё-кратными поддавками и подставами. И что самое прекрасное в этом фильме, финал открыт. Ну, приоткрыт. Чудесный фильм. Быстрей бы забыть, в чём там дело было, чтобы ещё разок пересмотреть.
В "Рекруте" множество кадров с прекрасным юным Колином, но вот этот мне кажется самым отражающим. Да, у меня из каждого фильма, по-моему, есть кадр с зеркалом)


The Triage | Сортировка (2009)
Фильм ужасный, как любой фильм о войне. Правда, жуткий, слабонервным лучше не смотреть. А ещё это фильм о военных журналистах, вернее, военных фотографах. И о чувстве вины. И о людях. Честно, несмотря на всю жуть фильма, я совершенно не жалею, что его посмотрела. Это из тех лент, что смотрятся один раз, но вспоминаются потом долго. И даже не из-за отрезанных голов и расстрелянных в упор людей, а из-за самой истории. "Мирная" её часть бьёт ничуть не меньше "военной", хотя и по другим болевым точкам.

@темы: отпустите меня в кобелятню, без вина и домина, засвунился сам - засвуни товарища, свуны мои тяжкие, мистер Фаррелл